А именно, гласит объявление, события 1993 года изменили историю нашей страны. Подписанный Борисом Ельциным указ о роспуске Верховного Совета и Съезда народных депутатов привел к политическому конфликту, закончившемуся 4 октября расстрелом Белого дома. По официальным данным за время противостояния погибло 124 человека. Давайте вспомним, где вы были тогда, что думали о тех, кто приказывал стрелять и кто стрелял по Дому Правительства? И о тех, в кого стреляли? Как оценивали событие тогда и оцениваете сегодня, 30 лет спустя?
Ну, подумалось мне, зачем я буду заново что-то писать. Есть мой роман «Дегустатор» от 2009 года. Вот там все это очень даже сказано – что я в 1993-м думал и что думал уже в 2000-х, и, соответственно, так же думаю сейчас. Отрывок оттуда я с удовольствием достал и вам его предоставляю. А когда на эту тему выскажутся все, можно будет вставить в общую перекличку ссылку на вот эту колонку.
Отрывок этот ровно из середины романа, так что тут нужны некоторые объяснения. Разговаривает с возлюбленной подругой знаменитый дегустатор и винный критик Сергей Рокотов, который до того был офицером, с опытом военных действий в Анголе и Мозамбике. И по ходу дела Рокотов вспоминает свою недавнюю беседу во время винной поездки в Германию с боевыми товарищами – зовут одного из них Иван, второго… в общем, то были мои Петров и Боширов. Ну, а смысл всего разговора с Алиной – она пытается выявить, с кем же связалась. Думала – со знатоком вин и дегустатором, а он оказался не так прост.
Ну, и последнее. Я, который Дмитрий Косырев, действительно был очень заметным дегустатором и винным критиком в золотой век расцвета нашей винно-табачной журналистики. Но мой герой Сергей Рокотов – это все-таки Сергей Рокотов, а не я. А вот мысли насчет октября 1993-го – это уже мои, конечно, мысли.
Итак, отрывок из романа.
— Видишь ли, там случилась еще такая история. Девяносто третий год. Есть такая профессия – Белый дом защищать.
— Боже ты мой, как ты туда опять попал? Ты же торговал трусами.
— А это был такой знаменитый Офицерский альянс, он и сейчас есть… Ну, я же не мог так сразу остаться сам по себе. Вот мы там Белый дом и защищали.
…На скамеечке у входа на соборную площадь Фрайбурга – Алина тогда пошла спать, пытаясь убить грипп, а меня на площади спрашивает… Это был… ну, да, Иван с его тяжелыми глазами.
«Ты вот что скажи: а чего это ты тогда не сгорел?
— Когда?
— Тогда. Когда домик один такой горел, со всякими людьми, а кого-то догоняли и…
— Ах, тогда, — замедленно улыбнулся я. – Почему я, собака, вместе с танком не сгорел? Меня в тот день в Москве не было. Послали в другой город. Может, случайно. Повезло.
— Да, — сказал Иван, начиная мерить соборную площадь тяжелыми шагами. – Везучий – это хорошо. Это полезно. Ты, это. Больше в такие места не ходи.
— И не сомневайтесь. Хватило».
Меня и правда послали – молодого героя — поднимать целую дивизию, вести ее в Москву, потому что кое-кто не верил, и правильно делал, что события и правда закончены, президент всерьез капитулировал, в Белый дом теперь можно свободно заходить, нести пирожки истомившимся депутатам и нам, прочим.
И я поехал, но на вокзале, где я сходил с поезда, работал телевизор – который я теперь ненавижу. Стреляли прямой наводкой танки с моста, средние этажи Белого дома заволакивались чернотой. Там, где горело, были наши, а я был здесь.
Я купил вокзальных… да, да, пирожков — с рисом, бутылочку кока-колы, у моих ног немедленно поместились две дворняги. Мимо шаркали ноги – и какой же нежный был для октября день, каким теплым было солнышко. Я сидел и думал, что деньги на обратный билет у меня имелись, а так – нет. Да, наверное, уже и не нужно.
— Ну, там были разговоры, что тех, кто уцелел, заносили в разные списки, — объяснил я Алине. – И что я с прочими, из альянса, был во втором списке. Потом оказалось, что посадили не нас, а наоборот – генпрокурора, который эти списки якобы составлял. Но то было уже в декабре, а тогда… Конечно, я развелся с женой. Настроение такое было, понимаешь. Хватило всего. Нечего было кого-то за собой тащить.
— А ведь посадили бы товарища капитана, — с укором сказала Алина.
— Майора, — посмотрел я на нее сверху вниз. – Перед отставкой получил.
— Покажи, — потребовала она.
— Надо было порыться в шкафу.
— Я рылась.
— А, я же забыл, с кем имею дело. Кругом одни шпионы. Но это под зимним пальто. Оно в пластике, зим-то уже прежних нет в этой стране. Европейская погода. Или я холода не замечаю?
Мы пошли в комнату, Алина подняла пластик, раздвинула полы пальто. И долго стояла, глядя на мои погоны с одинокой звездой.
— Признайся, — повернулась она ко мне, — когда Газманов пел «Офицеров» – ты вставал? Слезы по щекам катились?
Подошла поближе, положила мне руки на грудь и, всматриваясь в мое лицо, совсем тихо:
— А ведь ты и сейчас еще…
