Ну, что же, писать о других (хорошее и плохое) легко, а вот тут ты, сука, подставляешь под удар себя, и все вокруг смеются. Ну, а что делать, если надо ехать, и без компьютера, налегке – и читать других авторов не удастся… ездили когда-нибудь по Китаю по программе, созданной принимающей стороной? Без отдыха и перерыва?
И мы сделаем так: в трех частях (по русскому обычаю) будут отрывки из романа. Короткие, вписывающиеся в объем этой колонки. Потом я напишу критику сам на себя, в основном буду объяснять, что происходит с книгой, написанной к 1 декабря 2021 года, которую в марте 2022 года издатели отказываются печатать. Да, и название «Бог войны» тоже родилось в 2021 году. Ладно, вот первый из трех отрывков.
Когда приличный с виду господин, постукивая тросточкой, ведет даму к себе в номер, то зрелище это противнее некуда. Потому что господин такой просто не может без того, чтобы не бросить хоть один взгляд триумфатора куда-нибудь вбок, в сторону окружающей публики. Если у него при этом нафабренные усы, закрученные вверх, то они вдобавок должны еще победно дернуться.
У меня нет усов. От прежней испанской бородки остался только аккуратный кустик волос под нижней губой, чтобы не покоряться капризам века. Века, который беспощадно расправился с неизбежной совсем недавно неумеренной волосатостью, заменив ее – у новых поколений — гладко выбритым лицом и даже сияющим черепом, которые, вместе с френчем, намекают на принадлежность мужчины к храброму племени воинов. Да сейчас некоторые служат в каком-нибудь Земском союзе – а ходят во френчах, имея вид британский и как бы немножко фронтовой.
Но у меня нет бритого черепа, как и торчащих к небу усов, которые могли бы придавать моему лицу в такой момент оттенок торжества. И я подозреваю, что лицо у меня сейчас выражает нечто иное: я начинаю всерьез сердиться.
Потому что вот уже второй месяц как все бульварные или приличные газеты Петрограда пугают почтенную публику некоей инфернальной женщиной, которая вползает в постели к авантюрно настроенным мужчинам. В постели в номерах или в их собственных домах – неважно.
Важно, что их потом находят в этих постелях дочиста ограбленными и с горлом, перерезанным бритвой. Не старомодной складной бритвой, которую так и называют – опасной, а вот этими эфемерными лезвиями, всегда новыми, вынутыми из навощенной бумажки. Лезвия требуют сноровки, мгновенно вскрыть такой штукой горло – не пустяк, можно и самой порезаться. Но пластинки такие удобно спрятать, да хоть в прическе вот этих соломенных волос за ухом, их удобно выбросить в случае необходимости – при, допустим, обыске.
Что известно про эту «кровавую парикмахершу», или как ее там называют мои бывшие коллеги – хроникеры: не вполне молода, лет тридцать. Лицо чаще всего скрывает под темной вуалькой, за что получила также кличку «черная вдова». Красиво очерченный подбородок, заметный нос, ну – да, пока все слишком похоже. Столичные мыслители оживленно обсуждают: это что же, дам скоро будут рассматривать при входе туда, где каждая вторая закрывала лицо вуалями или шалями, и тогда многочисленные приюты любви на островах разорятся. Но если в столице дойдет до такого, то кто мешает этой даме покинуть столицу и заняться промыслом здесь, на теплом юге?
Сейчас тебе будет стакан воды, дрянь, говорит во мне неумеренно выпитый крымский коньяк. Я мог бы погибнуть десять лет назад в водах Цусимы, чудо что жив, но уж если жив, то, наверное, не зря. Итак, дорогая Варвара, ты хочешь острых ощущений – я тоже. Острых, как бритва. Похоть, страх и дерзость – какая удивительная смесь. И какой сюжет для моих подопечных-эротоманов, щекочущих нервы своими литературными открытиями читающей публике.
Я сейчас возьму ее как грязную девку, я не дам ей скрыть лезвие в руке или где-либо еще, я ни на мгновение не оставлю ее руки вне своего поля зрения, и она уйдет, оставив меня целым и невредимым. И вспоминающим о том, какой был вкусный коньяк и каким сладким было ее тело.
Но коньяк был и вправду хорош, так что я забыл про всякую осторожность уже через минуту после того, как за нами захлопнулся английский замок моего номера. Осталась только ярость.
— Мягкое тело, вы говорите? И оно горячее. И прекрасное. Вот где эта ленточка…
— И вот где эта штука, изнутри пристегивающая рубашку к брюкам – я знаю все ваши мужские секреты, не сомневайтесь, я же… да-да, вот так… я же сказала, что я не вполне молодая женщина…
Потом я завожу обе ее руки за голову, удерживаю их там – попробуй достань свое лезвие, и вдавливаю ее в мягкую постель, снова, снова.
— Это мой стакан воды, помните – а впрочем, делайте что хотите, и еще, еще раз… Не сдерживайтесь, ну же. Со мной – как со скотиной, без пощады. Вот так, так со мной надо. Что за дикий зверь.
В голове мелькает мысль – ну да, это же очевидно. Она загоняет меня, как коня. Она хочет, чтобы я выбился из сил и – что дальше? Она хочет, чтобы я заснул. Отлично.
Я, наконец, вытягиваюсь как ленивый кот, откидываю затылок на подушку, бормочу строгим голосом: «не больше, чем на минуту» и прикрываю глаза. Хорошо, что догадался как бы в спешке и безумии не погасить настольную лампу. Не свожу, сквозь ресницы, взгляда с ее рук, пальцев. Издаю легкий стон, начинаю ровно дышать. И понимаю, что ведь дело-то серьезно, потому что я и вправду могу заснуть.
