Этот вечер обычного понедельника начался сурово. В 19:00 солнечная погода резко сменилась грозовыми тучами и поднявшимся ураганом, а за ним и обрушившимся с неба ливнем. Опоздав из-за этих погодных катаклизмов на 10 минут, я поднялась на крышу галереи Отокомае, как выяснилось, почти вовремя. Мероприятие еще не началось, гости прятались под навесом от льющихся рек. Переждав около получаса, мы все-таки начали. Его главной темой стали события, происходящие на Украине, а точнее – то, что произошло в Одессе 2 мая. Мы слушали рассказ очевидца, человека, который был там, который пережил эту трагедию. Нашим гостем стал член координационного совета «Куликова поля» Александр Староверов.
Он начал свой рассказ с самого начала, с самого начала тех событий, которые происходили в Киеве в ноябре 2014-го, — о них, о том, что думали люди, не понимавшие и не осознававшие того, что случилось и что будет дальше в некогда спокойной Украине, Александр рассказывал недолго. Опять помешала погода, снова сорвался ливень. Казалось, что даже погода не хочет, чтобы эта тема поднималась. Докурив сигары, вопреки всем препятствиям, мы разместились в небольшом уютном зале частной галереи, где Александр Староверов продолжил свой рассказ. Перейти к основной теме вечера – одесским событиям 2 мая – оказалось достаточно сложным, было много споров, мнений, доводов, аргументов.
Центральным по своему нерву стал рассказ А. Староверова о событиях 2 мая 2014 года:
«Второго мая мы уже прекрасно знали, что приехали 2500 вышколенных и экипированных боевиков. Конечно, не одесситы. Мы решили, заметьте, решили одесситы, без боя не уходить, продолжать отстаивать свои интересы. Уже второго мая та сторона была хорошо подготовлена. По телевизору шли бесконечные призывы, что надо идти в центр города, все организовано шли, их на подходах встречали, били. Те, кому удавалось сбежать, разворачивались и приходили на «Куликово поле». А мы, те, кто приняли решение до конца стоять, зная, сколько их там и что будет происходить, решили остаться и выдержать все.
На «Куликовом поле» у нас были такие лидеры как, например, депутат облсовета Вячеслав Маркин, с которым я буквально за 15 минут до боя говорил, что он, как депутат, должен сохраниться и остаться – в обладминистрации, в облраде проводить заседания – свои и наши мысли отстаивать. Он сказал: «Нет, ребята, все, что суждено, я вынесу вместе с вами».
Я помню, как мы стоим, а мимо нас проносятся с воем «скорые помощи» с раненными. И приходят из центра города люди, рассказывая, что там полным ходом идет побоище. Потом прибежали женщины с криками, чтобы мы уходили, потому что нас всех убьют, перестреляют. Но решение уже было принято, тем более, там было очень много женщин и стариков – ветеранов ВОВ, которые просто не хотели уходить. Когда их пытались прогнать, у этих дедов была такая злость, вы просто не представляете: «Да я этих гадов давил во время Великой Отечественной, а тут эти сопляки приходят и указывают мне, как мне жить в моем городе. Это что, я Бандере буду поклоняться? Это что, я памятник Екатерине снесу и поставлю памятник этому подонку? И мои дети должны будут ходить и поклоняться фашистам?» — они просто не уходили. Не уходили и женщины, но они-то в действительности не знали, куда лезут.
Из нашей организации пришло человек 30. Минут за 10-15 до того, как эту толпу развернули из центра города, там где-то километра три-четыре, мы уже знали, что они идут. Мы обнялись, прощались. Смеялись и шутили друг с другом даже в этот момент. Мы знали, что за каждого из нас сепаратист Коломойский по 10 000 объявил, шутили, что «наверное, у него будет хороший заработок».
Потом мы зашли в здание, забаррикадировались. Знаете, можно, конечно, обвинять население в чем угодно, я по себе могу сказать, что переход из состояния мирной жизни в состояние войны – он очень сложный. Когда человек живет нормальной жизнью, мы тут сидим с вами – обсуждаем, рассуждаем, что-то курим – это все прекрасно. А когда попадаешь в такую ситуацию, ты знаешь, что тебя идут убивать, ты все равно не можешь перестроиться с состояния мира в состояние войны. Представьте себе, мы взламываем двери, нам надо чем-то баррикадироваться. Это мое личное ощущение. Прекрасная мебель стоит – столы, стулья, компьютеры, огромные плазмы, ведь это здание Дома профсоюзов. И я говорю: «Это же чья-то мебель. Мы же не имеем право ее брать». Но когда первые выстрелы раздались, полетели бутылки с зажигательной смесью – тогда уже все быстро началось.
Я вам расскажу о своем товарище, который со мной там был, выжил и сейчас находится в Москве. Когда он увидел, что в центре идет война, он побежал домой, взял охотничье ружье, 50 патронов, вернулся. Когда мы встретились, он говорит: «Я из этих 50-ти патронов большую часть выпустил в воздух. И когда я стрелял, у меня такая мысль в голове была, что мне стыдно за то, что я разбил стекло в общественном здании». Я хочу сказать о том, что многие из нас прошли службу в рядах Советской Армии, но несмотря на то что там были и ветераны, несмотря на то, что среди нас были ребята, прошедшие горячие точки, понимаете, воевать в своем родном городе, решиться убить другого человека, даже осознавая, что он пришел тебя убивать, — это очень и очень непросто.
Я вам расскажу, что у меня происходило на бытовом уровне. Пока я туда ходил, встречался с людьми, занимался какими-то организационными вопросами, супруге ничего не говорил. И каждый раз, когда я приходил, она, включая телевизор, возмущалась: «Посмотри, что там в Киеве происходит – в ребят, в милицию бросают бутылки с зажигательной смесью, неужели тебя это не интересует? Да ты трус, да ты такой-то…» А второго мая, по военной традиции, когда я собрался туда идти, зная, что там произойдет, я ей написал записки о том, что и где в случае чего-то можно взять. У меня был небольшой бизнес. И предупредил, что это все понадобится, если меня до вечера дома не будет. Она меня не хотела пускать, но я сказал, что так надо, и ушел.
Оружия у нас практически не было. Мы же до последнего момента не готовились воевать и убивать. Конечно, ребята, по своему жизненному опыту, особенно те, кто были в горячих точках, каким-то образом старались что-то принести, понимая, что одними саперными лопатками и дубинками нельзя отбиться. Я заходил в здание с одни спецназовцем. Говорят, что человек перед смертью чувствует, что он умрет, но тогда я этого не понимал. Он говорил: «Саня, мне так стыдно. Ты такой маленький и лезешь туда, а я такой здоровый и мне стыдно туда не пойти». Видимо, он уже тогда чувствовал, что погибнет. Я сейчас это понимаю. Его забили дубинками до смерти.
Я расскажу еще о том, как мне удалось избежать плена. Получилось так, что мне во время рукопашки переломали руку, я уже не мог баррикадироваться. Передо мной упал здоровенный мужик, задыхаясь от дыма. Сзади были женщины, которые бесконечно звонили в пожарную охрану, говоря, что они горят. Пожарка не ехала. Я схватил этого мужика, потащил куда-то, где не было ни дыма, ни огня. Затащил в помещение, смотрю, там уже три девочки, труп лежит около стенки, попытался пройти обратно, где только что шел, но там уже все было в дыму. Когда мы только заходили в здание, мне товарищ сунул бинт и тряпочку какую-то, сказав, если будет пожар, надо приложить к лицу. В общем, я приложил эту тряпку, сделал несколько шагов – везде жар, пламя, горит все, задыхаюсь. Вернулся обратно.
Это было небольшое помещение. Смотрю, в соседнюю дверь начали ломиться. Забаррикадировали дверь всем, чем только было можно, – столами, стульями. Нас было несколько человек – три женщины и четыре мужика. Держали оборону, отбивались огнетушителями, всем, что под руку попадало. Отбивались до тех пор, пока они не начали через дверь стрелять. Когда стреляют через дверь, волей-неволей наклоняешь все ниже, меньше остается сил, чтобы держать баррикаду, и они ворвались. Положили нас на пол. Я не видел их лиц, они были полностью экипированы – в бронежилетах, налокотниках, наколенниках, в шлемах. И говорили на украинском языке. Первым забежал парень в голубом берете, по тельняшке я понял, что он десантник, он крикнул «Хлопцы, никакого самосуда!» Потом он ушел, женщин вывели, а нас начали мутузить. Пробили мне голову, сломали ребра, сломали второй раз руку. Продолжалась эта экзекуция минут 30. Молотили без разбора.
Когда нас выводили, — у меня, слава Богу, остались целыми ноги, — милиция стояла коридором. Видно было, что это ребята из школы милиции – им по 17-18 лет. Я был весь окровавленный, проходя мимо, посмотрел в лицо мальчишке и навалился на него плечом, он пропустил меня. Дальше я помню фрагментарно. Я иду, смотрю по сторонам – милиционеры стоят, бежит на встречу «правосек», что-то кричит мне, наверное, принимая за своего, машины «скорой помощи», где уже лежали трупы, дома частного сектора, там в лопухах я пролежал, пока не стемнело…»
Возможно, эта частная встреча дала ее участникам пищу для размышлений о нашей быстротекущей жизни, о том, чем мы живем и чем можем пожертвовать во имя наших убеждений…
Оксана Сергеева-Маленькая
