Владимир Березин: Что мне нравится в Вадиме Степанцове, – он всегда точно соответствует времени. И эта музыкальная часть его жизни – она совершенно естественна, потому что современный поэт – самое живучее существо. Романисты, которые писали эпопеи в 20 томах, сейчас совершенно невозможны. У них нет прямого контакта с аудиторией, если, конечно, не сняли сериал. А поэт – человек слова, который может прийти и напрямую контактировать с обществом. В этом смысле я Вадиму завидую, потому что я пишу два стихотворения в год, а он может себе позволить гораздо больше…
В.С.: Я-то все-таки пишу прозаические книжки, если бы я писал поэтическую книжку в год, то я бы горя бы не знал. А сейчас благодаря соцсетям мы довольно много и часто читаем и комментируем друг друга, и получается, что это происходит гораздо чаще, чем живые встречи. И сегодняшнее мероприятие тем и приято, что мы за два месяца первый раз мы встречаемся.
А.Л.: Вадим, скажи, пожалуйста, за твою жизнь были такие моменты, когда тебя накрывало вот так по-взрослому, без химии, разумеется…И от чего?
В.С.: Конечно, да. Я человек чувствительный. От чего? От красоты мира.
Петр Давыдов: Вы много читаете других поэтов? Могли бы кого-то из них выделить? Ну, кроме Пушкина, конечно.
В.С.: Пушкин давно на первом месте. На втором – Маяковский. На третьем – Державин. У поэтов восемнадцатого века можно по одному-два выковырять совершенно гениальные стихотворения. А так, чтобы ближе к нам – я очень люблю из современных, — Сева Емелин, Игорь Караулов. Караулов меньше известен. Но последние года два он становится таким небольшим солнышком нашего тусклого поэтического небосвода. Он гений. Есть еще в Череповце Сергей Комлев…
Петр Давыдов: А Блок?
В.С.: Блок – да, но Блока очень трудно понимать и любить, не зная контекста эпохи, не зная, почему у него была такая бешенная слава, несмотря на то, что рифма совершенно ни к черту: пришла, дошла, снизошла, ушла.
Эдуард Сухарев: Можете прочитать что-то из поэтов, названных Вами?
В.С.: Могу. Могу даже рассказать байку. Я в 1988 году закончил литературный институт, мастером у меня, человеком, который вел семинары поэтические, был автор «Гимна демократической молодежи мира» – Лев Иванович Ошанин. Когда меня приписали к Ошанину, я побаивался – такой сталинский литературный генерал. Ну ничего, вполне себе мирно уживались. Довольно слабенький был семинар, там такие все ребята беспомощные, которых действительно надо было натаскивать –из глубинок, из республик, а я был уже вполне самостоятельный, и мы друг другу не мешали. Так вот, я закончил литинститут, жил в какой-то чужой коммуналке на птичьих правах. И вдруг мне звонит Ошанин, говорит – Вадик, а ты не хочешь со мной в Болдино поехать? Я говорю – конечно, хочу. А время уже голодное, на полках магазинов — одни макароны, а я никуда не пристроен… И тут – Болдино, прием. Нас везут через границы районов. На каждой границе силами местной самодеятельности устраиваются приемы. Но без водки — тогда запрет был. И вот в одном месте – лесная полянка, разыгрывают сценку из Онегина. 12-летний Ленский и 10-летний Онегин, в сюртучках, какие-то слова говорят, тут бабах – Ленский падает, брызжет клюквенный сок, все хлопают. И этот Ленский вскакивает и говорит – а теперь, дорогие гости, пусть каждый процитирует любимое четверостишие из любимого Александра нашего Сергеевича. И первым подбегает к секретарю обкома, как к главному. У того ступор, потом к Ошанину – у него тоже ступор, он у себя-то ничего не помнит, а тут из Пушкина. И никто ничего не помнит. Я говорю, давай сюда микрофон, я тебе прочту. И я читаю:
Давайте пить и веселиться,
Давайте жизнею играть….
Я сорвал аплодисменты, потом, глядя на второго секретаря, сказал: «Вот как писал Пушкин». Вечером мы доехали до Болдино, какой-то там самогон нашли местные мужики. Тут входит второй секретарь со своим шофером и пол ящика водки нам ставит: «Ребята, я все понял. Веселитесь».
А.Л.: Вадим, а ты Бахусу отдал должное в своей жизни?
В.С.: Отдал и Бахусу, и антибахусу. Я в 1994 году, благодаря знакомству с Митей Шаниным, попал к американским анонимным алкоголикам. Меня записали в программу спивающихся рокеров — туда периодически отправляли то художников, то попов, то докторов. Чудесное место. Месяц мы там провели. И поняли, что можно же и не пить. И шесть лет я не бухал, трезвость – это тоже наркотик. Трезвость тоже вырабатывается организмом. Но потом родилась у меня дочка, и я бухнул и с тех пор продолжаю.
Вопрос: Какие предпочтения?
В.С.: Вино красное, в основном. Крепкие напитки – когда праздник-праздник, веселье и спать не хочется. Они бодрят.
Вопрос: Для нас с Вами, как я понимаю, год знаковый наступил. Мне поменьше, у Вас посерьезнее. Как праздновать? И стоит ли?
В.С.: Я вообще с ужасом к датам отношусь. Как говорил Оскар Уайльд, страшно не то, что тело стареет, а то, что душа остается молодой. 60-летие я отмечать не буду.
Вопрос: Но все равно же заставят – придут, принесут…
В.С.: Я буду избегать.
А.Л.: Возникают такие желания – куда-нибудь убежать?
В.С.: Насовсем из социума – нет. Не до такой степени я чокнутый. Я навидался таких персонажей, которые когда-то ушли из социума, они в каких-то совершенно бомжей превращаются. Это страшно.
А.Л.: Голосовать ходите?
В.С: Когда первый раз Путина выбирали – тогда и голосовал. Первый и единственный раз в жизни. Этого хватило. Потом, когда страна голосовала, я понимал, что и без меня выберут. Я не стремился.
А.Л.: Вот Вы выбрали, теперь мы все и живем.
В.С.: Я не виновата. Пардон.
А.Л.: Вадим, надо еще раз сходить. Еще лет на 20.
В.С.: Мне, например, император жить не мешает, моей жизни это никак не касается. Я понимаю, что многим он поперек, а большинству — все равно.
Вопрос: Осознание, что вы создали поэтический шедевр, когда приходит?
В.С.: Сейчас, когда я человек взрослый, состоявшийся и по поэтическим меркам давно покойник – это понятно сразу, сразу, когда ставишь точку. А когда понимаешь, что вот тут надо гайки подкрутить, слова местами поменять – это понимаешь после второго-третьего прочтения. Это уже такое ремесло высшего порядка.
Вопрос: Когда-нибудь возвращались к старым вещам, что-то переписывали?
В.С.: Сейчас, наверное, нет, а лет 10-15 назад – да, было.
А.Л.: Правильно ли считается, что с возрастом поэты, в отличие от прозаиков, пишут меньше?
В.С.: Нет такой закономерности. Посмотрите на разных и плодовитых авторов – Юнна Мориц, Андрей Макаревич. А у меня всё равно – не больше не меньше. Если в молодости мне мешала кровь молодая, гормон, наличие красивых девчонок вокруг, то сейчас работает какая-то такая житейская усталость, она меня тормозит – «ну написал, ну написал же уже, ну куда еще». Суета это все. Поэт должен оставить после себя небольшой сборник избранного.
Вопрос: Дочь не проявляет наклонностей к поэзии?
В.С.: Проявляет. И мнит себя, но таится пока. Несмотря на мои усилия затолкать куда-то, чтобы получить юридическое образование. Она, кстати, поступила в МГИМО, сама, без блата, но бросила, ушла в академ и не хочет продолжать, хочет какой-то своей дорогой идти, видимо, вот этой самой. Я не одобряю, но это ее выбор.
Виталий Белоус: Как появляются темы для написания стихов?
В.С.: Жизнь: с человеком поговорил – вот и тема, какое-то словосочетание услышал – раз, и тебя залихорадило. Например, мой последний опус, которым я горжусь, недавно сделали песню — «Шаман Саня». Подвигла на написание строчка, не знаю, где я ее словил – почему МЧС пишет письма мне чаще, чем ты.
Петр Давыдов: Насчет удачных фраз и штуковин. Известная история, что Маяковский покупал какие-то удачные фразы.
В.С.: Я такого не знаю. Как говорил Мальер, я беру мое добро там, где оно лежит. Но так было принято. Например, стихотворение «Бухгалтер Иванов» начинается со строчки Жуковского из баллады «Светлана». Только эта строчка взята из средины баллады, а у меня она стала стартовой. Эта игра на уровне цитат, аллюзия цитат, которые известны читающей публики, цитат, которые понятны узкому кругу, — такая поэтическая игра существовала всегда.
Вопрос: Каковы перспективы российской лирики?
В.С.: Перспектива описана Маяковским: «Но поэзия – пресволочнейшая штуковина: существует – и ни в зуб ногой». Она будет всегда.
Начало — здесь.
См. также текст Петра Давыдова