Николай Платошкин о Че Геваре

Гостиная
Гость Московского сигарного клуба - писатель, доктор исторических наук и друг МСК Николай Платошкин. Повод - выход в серии ЖЗЛ новой книги Николая Николаевича - «Че Гевара».

Гость Московского сигарного клуба — писатель, доктор исторических наук и друг МСК Николай Платошкин. Повод — выход в серии ЖЗЛ новой книги Николая Николаевича —  «Че Гевара».

  Публикуем сокращенную версию беседы.



  Николай Платошкин: Сразу скажу, что Эрнесто Че Гевара сигары не любил, хотя и курил. Приехав на Кубу, он старался быть похожим на кубинцев. И, как они, — курил сигары, пил кофе, который не любил, то есть старался слиться с местными людьми и традициями. На Кубе, как тогда, так и сейчас, настороженно относятся к иностранцам. Кстати, Че был единственным иностранцем, помимо еще одного — итальянца, которого Фидель взял с собой на «Гранму».

  Андрей Лоскутов: Почему такое отношение к иностранцам?

  Николай Платошкин: Да, Фидель считал: иначе диктатура сразу скажет — это коммунистический заговор, КГБ всех завербовало.

  Андрей Лоскутов: А КГБ не вербовало?

  Николай Платошкин: Нет, наоборот, у нас с Че Геварой в советское время были весьма напряженные отношения. Че — сторонником социализма, но он спорил с нами о качестве социализма и о том, как его строить. Он заочно спорил со Сталиным, с Лениным. У него есть работа, где он их взгляды разбирал подробно. Сталин, по мнению Эрнесто Че Гевары, и это вас всех удивит, НЕ БЫЛ сторонником социализма. Сталин в своей работе «Основные проблемы экономического строительства социализма», 1952 год (это последняя работа, которую Сталин написал перед смертью), указывал: те, кто считает, что при социализме нет рынка и товарно-денежных отношений, – ошибаются. Че же считал, что если строить социализм на товарно-денежных отношениях, то не будет никакого социализма.

  Вопрос: То есть, перефразируя кубинское — patrio о muerte (родина или смерть), можно сказать: социализм или деньги?

  Николай Платошкин: Да. Когда революция на Кубе победила, и Че Гевара был назначен министром экономики, у нас Хрущев увлекся политикой материального стимулирования. Че утверждал: это приведет СССР к гибели. И он оказался, в общем, прав.

  Сергей Шестернин: И как Че хотел без стимулирования строить экономику?

  Николай Платошкин: Она у него называлась — бюджетная система финансирования. И брал он это все из Америки, притом говорил, что технология управленческой мысли и бухгалтерия – не имеют политической окраски. То есть, как Куба функционировала до революции,  так он и решил это оставить, в экономическом смысле. На Кубе не было ни одного самостоятельного предприятия – все были филиалы американских компаний, центр вел всю бухгалтерию, а задача подразделений на Кубе — выполнять указания центра. Че Гевара решил систему сохранить, только в роли центра должно было выступить его министерство: вся экономика была национализирована, а место американских материнских компаний заняло Министерство промышленности. Смысл был такой: предприятию давался финансовый план, где заранее в качестве основного показателя была заложена прибыль. Предприятие, таким образом, как думал Че, будет стараться сокращать издержки, так как прибыль константна.

  Сергей Шестернин: Только при такой экономики у работников не будет зарплаты, так как главное снижение издержек – это зарплата.

  Николай Платошкин: Верное замечание. Че Гевара считал, что деньги – это чисто счетный механизм при социализме. Вопреки утверждению Сталина, что деньги – не просто единица счета. Че говорил: это только механизм контроля. Он первым делом заставил всех директоров пройти курсы бухгалтерии. При том, опять же, вся бухгалтерия была основана не на наших стандартах – на американских.

  Че был первым человеком, попросившем разведку достать мощный компьютер, куда все предприятия подают данные, чтобы он мог понять, где идет недовыполнение финансового плана, и туда сразу направлялся «комиссар». Он оставался на предприятии неделю, две, простукивал все звенья предприятия. После этого появлялось предположение, что же пошло не так. Че Гевара ввел и такой порядок — все сотрудники министерства должны проводить на подведомственных предприятиях не менее месяца в году, а каждый директор предприятия – не менее двух недель в году должен работать на своем же заводе на должности, как минимум, на две ступени ниже своей. Работать, но не иметь права давать указания. Его замещал дублер.

  Че требовал, чтобы в кабинете директора висел дневной финансовый отчет, себестоимость и финансовые показатели – недельные, двухнедельные, месячные.

  Сергей Шестернин: А что значит финансовые? Это, допустим, тонны сахара, пересчитанные в объем и деньги? А где же прибыль?

  Николай Платошкин: Правильно! Куба продавала товар на мировом рынке. Ценовые показатели планировались, исходя из цены мирового рынка, и цены на кубинское сырье колебалось.

  Николай Касьянов: Вообще, рисуется картина госкапитализма.

  Николай Платошкин: Совершенно верно. (…) Че был очень пунктуальным, что на Кубе редкость. И Че был первым, кто критиковал свои собственные ошибки, и не просто критиковал, он исправлял их. Например, он предложил Кубе импортозамещение. На Кубе своего ничего не было: если что-то ломалось, любая запчасть шла в течение 48 часов из США. Понимаете: своего ничего не было. Первый завод, который СССР поставил по просьбе Че Гевары, был завод по производству напильников. Он тогда еще нам предложил построить на Кубе большой металлургический завод. Хрущев ему логично ответил, что на Кубе ничего нет и Куба находится на расстоянии 11 000 км. Че Гевара согласился. Но сахарную промышленность мы поддерживали полностью.

  Сергей Шестернин: А до нас это делали американцы?

  Николай Платошкин: Да, каждый год согласовывали цену. Когда революционеры в 1959 году победили, квота на год уже была согласована. Американцы дождались июля и отказались. Почему в июле? А чтобы побольнее — летом надо приступать к уборке урожаю, а кубинцам говорят: всё, ваш сахар не нужен. Что им было делать? Они к нам, а к кому им еще?! И Хрущев принял решение в течение трех дней: мы берем всю американскую квоту по той же цене. Так мы стали закупать сахар Кубы.

  Максим Брусиловский: Как-то мы углубились в экономику, но все-таки это серия ЖЗЛ, поэтому хотелось бы услышать то, что мы не знаем и не слышали – семья, пристрастия, привычки Че.

  Николай Платошкин: У Че была своя финансовая система, он был родоначальником компьютеров на Кубе, потому что считал, что так быстрее можно контролировать предприятия. Кто у нас об этом знает? Да никто. Еще. Механизация уборки сахарного тростника. Помните, есть фото, где Гевара с мачете, это не под камеры было сделано, он действительно решил месяц поработать на уборке сахарного тростника, чтобы понять, нужна ли механизация. У нас мало знают технологию, казалось бы, куда проще: взял комбайн, подрезал стебель сахарного тростника — и все. Но стебель еще надо отчистить от листьев. А дальше эта отчищенная палка кидается в котел, варится, потом выпаривается вода, получается коричневый сахар. Комбайн может срезать, но не может чистить. Американцы десять лет пытались механизировать уборку, — не получалось. Мы можем гордиться — Коломенский завод сделал два опытных комбайна за четыре месяца. Один был самоходный, другой – прицепной. Кстати, тогда освободилось много рабочих рук. Знаете куда их перебросили? На сигары!

  Че Гевара был министром три года. Всё, за что он брался, — создавалось с нуля. Он поставил задачу глубокой переработки тростника. Он первый поставил вопрос создания лекарств, первым создал специальную фирму, где работали бывшие безработные. Можно много перечислять. Это я все к тому, что человек он был серьезный.

  Сергей Шестернин: То есть он откуда-то взял специалистов-фармацевтов?

  Николай Платошкин: Да. Он здесь придерживался ленинских принципов: хорошему специалисту надо хорошо платить. При том что он сам получал 250 долларов – это было жалованье майора повстанческой армии. Сначала Че Гевара стал директором центрального банка. Директор нацбанка при Батисте получал 3500 долларов. Директор филиала американской компании — 1500. Президент Кубы – 2000. Че Гевара как министр должен был получать 1100, но Че отказался, заявив, что он военный, поэтому 250 хватит. Че много ездил, он посетил СССР, Китай, Чехословакию, США, Японию… Его как-то президент к себе вызвал и сказал: мол, твоя жена появляется на приемах в одном и том же платье уже пятый раз подряд, надо что-то делать. А Че Гевара его поправил – не пятый, а седьмой.

  Еще пример. Че Гевара как министр получал продовольственный поек. Однажды его водитель (Че, кстати, плохо водил машину, пытался несколько раз сдать на права, но не получилось) сказал Че, что ему не хватает пайка. Че Гевара удивился, так как самому Че пайка вполне хватало. Тогда водитель и разъяснил шефу: пайки разные. Че поехал к Фиделю и заявил, что отказывается от увеличенного пайка: я и водитель должны получать одинаково.

  Ну вот еще для товарища, который спрашивал о бытовом в жизни Че. У Че Гевары не было музыкального слуха. Но он выучился танцевать танго — Аргентина родина танго. И когда ставили музыку, он спрашивал – это танго? И начинал танцевать танго. Многие считали, что он выдающийся танцор.

  Андрей Лоскутов: Про сигары хотелось бы уточнить. Известен случай, когда на генассамблее ООН Че зашел в зал с не потухшей сигарой (думал, она загасла и вернулся в заседание). И весь зал аплодировал, когда сигару выносили. А вы сказали — сигар не любил…

  Николай Платошкин: Да, он не любил курить. Но почему курил? Чтобы пропагандировать сигары. Если Че чему-то служил, то служил всем и во всем. Еще один момент. У Че были постоянные приступы астмы. Он все время ходил с ингалятором, но не мог допустить, чтобы кто-то узнал об этом — он такой бравый командир и вдруг больной. Особенно на сахарном тростнике он дико страдал, потому что когда рубишь сухой тростник, много пыли, это для астматика смертельно. Он бегал, прятался со своим ингалятором. С ингалятором выходил и генассамблеи. Сигара — хороший повод выйти из зала.

  Че болел астмой с семи лет, приступы были ужасными. В Аргентине родители специально искали жилье там, где хороший воздух.

  Максим Брусиловский: У него была очень небедная семья…

  Николай Платошкин: Семья у него была знатная, но сильно обедневшая. Денег не хватало, но в доме была библиотека, около 4000 томов. Климат ему специально подбирали в предгорье, а на Кубе он дико страдал от влажности. Че Гевара не мог, например, есть рыбу, потому что она вызывала у него сильную аллергию. Он любил матэ, но заставлял себя пить кофе, раз все вокруг пьют кофе…

  Сергей Шестернин: Чем занимались родители?

  Николай Платошкин: Отец был обалдуй. Есть такие люди, которые хотят сделать миллион, но ничего у них не получается. Отец пытался быть бизнесменом. И все время терпел провалы. Настоящие духовные отношения у Че были с матерью. Здесь и образование, и тонкая душевная структура, и страсть к чтению, и независимость. Мать курила – по тем временам курящая женщина – это нечто. Она ходила в брюках. Среди предков Че Гевары был вице-король Аргентины.

  Максим Брусиловский: То семья Че Гевары была высшим классом, можно сказать, аналог наших великих князей?

  Сергей Шестернин: Скорее можно их назвать мелкой буржуазией.

  Николай Платошкин: Не совсем. Все-таки буржуазия живет эксплуатацией чужого труда, а семья Че Гевары жила иначе. Родители хотели, чтобы Эрнесто стал врачом. И Че этого хотел, потому что у него была астма, а ее не лечили тогда. Он закончил университет. Ему предлагали остаться на кафедре и заниматься аллергическими проблемами, даже выписали оборудование специально под него. В молодом возрасте Че вместе со своим другом совершили на мотоцикле по Латинской Америке путешествие. Друг Че Гевары занимался проказой, тогда это не просто не лечилось, а считалось чем-то страшным. Колония больных находилась на острове Пасхи – это 4000 км до ближайшего берега. Он очень хотел туда попасть. Во время путешествий, он понял, что болезни имеют социальный характер. Здесь он и начал задумываться о том, что, став врачом, он мир не изменит. Лечить надо другое. Так Че пришел в политику.

   Фоторепортаж Ульяны Селезневой

Оцените статью