Любовь, дружба и кино Ираклия Квирикадзе. Часть I

Гостиная
Героем Сигарной гостиной стал советский и грузинский кинорежиссёр, сценарист, писатель, педагог Ираклий Квирикадзе. Один из поводов этой встречи – новая книга И. Квирикадзе «Мальчик, идущий за дикой уткой», вышедшая в 2016 году, но уже раскупленная.

Сигарный портал публикует первую часть транскрипта.  

Андрей Лоскутов: Ираклий, каков тираж «Мальчика, идущего за дикой уткой»? Мы впервые сталкиваемся с такой ситуацией: не можем приобрести книгу нашего гостя в издательстве. Ну, ладно в издательстве. Оказывается, ее уже нет и в книжных магазинах! С чем связана такая популярность?

Ираклий Квирикадзе: Я бы хотел надеяться — с талантом автора (смеется). Книга вышла весной 2016-го в «АСТ. Редакция Елены Шубиной». Как только она появилась в книжных магазинах, и это для меня было полной неожиданность, началась настоящая охота. Книга исчезла буквально за два месяца. А тираж ее – 3000 экземпляров.

Андрей Лоскутов: Я прочел эту книгу, я слышал много устных историй от самого Ираклия. Знаете, что меня удивляет — Ираклий никогда ни про кого не говорит плохо. Например, у Ираклия есть друг, который, наверное, не очень друг – Никита Михалков. Ведь у вас, Ираклий, было с ним разное. И дружба, и недружба. Но рассказывая забавную историю про Михалкова и про девочек, Ираклий мог бы его немного не в том свете выставить. Но Никиьа в этой истории даже лучше выглядит, чем сам рассказчик, то есть чем сам Ираклий Квирикадзе. Почему?

Ираклий Квирикадзе: В той ситуации смеяться стоит надо мной, я, дурак, попер в эту историю, случайно встретив Михалкова с двумя чудесными девушками, которые нас раздели. Вернее, раздели и мы их, и они нас.

Андрей Лоскутов: Вы их раздели, а потом влипли в историю. Но хоть девчонки-то эти последующих страданий стоили?

Ираклий Квирикадзе: Клевые девушки! (смеется).

Андрей Лоскутов: То есть идет по Тверской студент Ираклий, вдруг ему навстречу Никита с двумя классными…

Ираклий Квирикадзе: Чувихами….

Андрей Лоскутов: И Михалков предлагает – поехали на дачу. Так?

Ираклий Квирикадзе: Тут было как. Естественно, Никита Михалков имеет более чем шикарную дачу, но там родители справляли что-то, туда мы не могли. Одна из девушек сказала, что можно поехать на дачу ее дяди. На улице зима. Настоящая зима. Холодно. Глубокий снег. 42 километр откуда-то и куда-то. Мне кажется, это все было заготовлено. И два фраера Никита Михалков – шикарно одетый, в шикарном по той моде пальто с бобриком, я – пижон, покупал вещи в комиссионках, на мне какое-то итальянское одеяние – длиннополое черное пальто, которым я гордился. Дача совсем не зимняя, вокруг никого, темно. Открыли, вошли, пусто.

Пьем коньяк, какая-то старая Спидола оказалась на месте, потанцевали. Никита ушел со своей девушкой в соседнюю комнату, я остался с моей девушкой… Изрядно все было хорошо. Просыпаюсь я от крика Никиты: «Б…ди!». Открываю глаза и вижу голого Никиту Михалкова. Смотрю, а рядом со мной никого. На стуле, где я раздевался накануне, пусто – нет ничего, ни моего итальянского пальто, которым я гордился, ни трусов, ни обуви – вообще ничего. Он голый, я – голый. Абсолютная порнография. И вот мы ходим с ним, два идиота, холодно, в камине нет ничего, за ночь все прогорело. И он говорит: «С…, даже носки утащили!».

Андрей Лоскутов: То есть он ругался, а вы молчали…

Ираклий Квирикадзе: Мат-перемат стоял. Это было единственное, чем мы согревались. Но что-то же надо было предпринимать, Михалков по характеру такой весь заводной, он командует, как выйти из этой ситуации. Но за окном — мертвый поселок. Примерно так Наполеон смотрел на пустую Москву – с таким выражением лица. Обыскали всю дачу, что-то же должно быть… Ничего…

Андрей Лоскутов: То есть вы уже не первые в такой ситуации оказались на этой даче… Собрали до вас все, что можно было…

Ираклий Квирикадзе: Никита увидел, что во дворе дрова. Он побежал за ними, подобрал, бежит обратно и дрожит, а по пути видит в снегу шлепанцы. И такой гордый в них вошел. Единственное из всего того, что человеку можно надеть, – шлепанцы, а я завидую, у меня и шлепанец нет. Что делать?! Так как у Никиты шлепанцы, он решил пойти на поиски. В шлепанцах и матрасе (моем), накинутым на себя. Где-то на краю дачного поселка нашел сторожа, который что-то ему выдал. Мне достались штаны сторожа-коротышки — мне по колено. На даче висела копия картины «Бурлаки на Волге». Я ее снял и накинул себе на плечи. Потом какой-то целлофан нашел, замотал им одну ногу, вторая – голая.

Вот в таком виде мы дошли до электрички. То, как мы сели в электричку, то, как на нас смотрели и что мы собой представляли…

Андрей Лоскутов: Началось у вас с Михалковым с девушек, а закончилось Грибоедовым?

Ираклий Квирикадзе: Мы сдружились чрезвычайно, когда работали над сценарием, увы, пока несостоявшегося фильма «Грибоедов». Это была очень серьезная и мощная работа. Мы год тщательно изучали биографию Грибоедова и всю его жизнь.

Андрей Лоскутов: А что на Вашу долю выпало? Какая часть жизни Грибоедова?

Ираклий Квирикадзе: Нас было трое –Никита Михалков, Александр Адабашьян и я – работали хорошо и мощно, горел Никита, это его идея была, меня он зазвал в традиционный дуэт, потому что, если вы помните, все первые работы – Адабашьян, Михалков. Я оказался третьим, но это был не лишний третий, а чрезвычайно хорошее содружество. Темой Грибоедова я болел долго. Очень жалею, что Никита до сих пор не снял эту картину — проект получился дорогим.

Андрей Лоскутов: А когда это Михалкова останавливало?

Ираклий Квирикадзе: Тогда останавливало, потому что это был 1983 год. Он еще не размахнулся с той мощью, с которой размахнулся в дальнейшей своей творческой биографии. 43 миллиона долларов в 83-м, — я думаю, у всего Мосфильма тогда не было таких денег. А сценарий всем очень нравился…

Андрей Лоскутов: Почему не вернулись к этой теме? Тема-то его, Михалковская. Судьба Грибоедова – то, на чем такое можно сделать… Почему не сделали?

Ираклий Квирикадзе: Он клянется, что его лебединой песней будет эта история…

Андрей Лоскутов: Но пока «Солнечный удар»…

Эдуард Сухарев: Вам понравился этот фильм?

Ираклий Квирикадзе: Нет… Если далеко не уходить от Грибоедова, не соскакивать на малоинтересное. Кавказ. Персия. Трагический финал. Совершенно грандиозный. Все мы знаем о дуэлянте Пушкине, но мало знаем о дуэлянте Грибоедове. У него было несколько знатных дуэлей. Он – человек очень странный, даже в творчестве. Что мы вообще знаем о Грибоедове? – «Горе от ума». А что он до этого писал? Да ничего он не писал. Дребедень всякую. Поразительна эта творческая фаза: ничего интересного до «Горе от ума», какой-то невероятный взрыв творчества, таланта и гениальности, а потом полное затишье. Не зря он бежал, бежал от себя, я так думаю. Занялся этой дипломатической своей работой, кстати, не зря, потрясающий был дипломат.

Андрей Лоскутов: Профессионалы говорят, что за всю историю дипломатии Российской Империи, самый выгодный для России мир – Туркманчайский трактат, который подписал Грибоедов. И после подписания он вернулся в Санкт-Петербург, где Николай Первый наградил Грибоедова 40 тысячами рублей. Русские императоры не жаловали деньгами — поместья, крестьяне, а тут такая сумма! Это Грибоедов Александр Сергеевич…

Ираклий Квирикадзе: Который, как мы знаем, был зятем грузинского князя, был женат на совершенно божественной девушке, ей было 15 лет, — Нино Чавчавадзе. У них была очень красивая любовь. Лично я чем занимался в этой истории –  любовью Грибоедова и Нино.

Андрей Лоскутов: Ираклий, непонятна ли эта любовь? Маленькая девочка, которая никогда никого в жизни не любила, и человек, который многое уже познал в жизни, в том числе и такого, о чем вы рассказывали в истории с Никитой …

Ираклий Квирикадзе: Вы удивляетесь этой любви?! Я не удивляюсь. Он был очень мужественный внешне, очень красивый или почти очень красивый. Он был гостем в их доме, потрясающе играл и сам же сочинял замечательную музыку. Дружил с папой Нино – выдающимся грузинским деятелем и князем. Это была одна из лучших аристократических фамилий Грузии. И у 15-летней девочки закружилась голова, Грибоедов был с ней невероятно галантен. Ну а что еще надо маленькой девочке, когда в их поместье приезжает такой высокий гость и предлагает потанцевать, например. Я не знаю, конечно, 15 лет – вызывают какие-то мысли. Но она была хороша физически, прекрасно скакала, они вместе уходили далеко на лошадях…

Андрей Лоскутов: Вдвоем? Их отпускали? В Грузии это было возможно?

Ираклий Квирикадзе: В этом доме – да. Но он был очень надежен в глазах родителей. А может, родители что-то желали – не исключено и это, потому что уж очень почетный гость был. Так или иначе состоялась свадьба, так или иначе они немножко, но прожили вместе, от силы, может быть, шесть месяцев. В 84 году я знал все очень подробно. Сейчас подзабыл. Нино по чистой случайности осталась жива, только лишь потому, что когда они из Грузии через Армению двигались в Иран, в Тебризе ей стало плохо, она, уже беременная, тяжело переносила первые месяцы (к сожалению, дитя не получилось, как мы знаем). Грибоедов пожалел ее и оставил в Тебризе. А сам поехал, потому что надо было вручать верительную грамоту. И приступать к работе. Там быстро все покатилось в сторону этой трагедии. Она, будучи в Тебризе, не знала, что происходит в Тегеране, а там буквально за неделю от какой-то случайности, искры, разгорелось пламя. Всех уничтожили, в том числе и Грибоедова.

Андрей Лоскутов: Он мог спастись — предлагали завернуть его в иранский ковер…

Ираклий Квирикадзе: Да, да, да, но он не позволил себе этого — как мужчина, как личность… И это делает ему честь. Там много всего было, когда он мог спастись сам и спасти миссию. Но для этого он должен был сделать шаг назад, а он не хотел…

Андрей Лоскутов: Ираклий, скажите, пожалуйста, вот такая любовь лично в вашей судьбе, но пусть не такая, но настоящая, когда просто накрывает, — она была?

Ираклий Квирикадзе: Она была и есть. Разница в годах между мной и моей женой – 40 лет. И у меня трехлетний сын (аплодисменты).

Андрей Лоскутов: Мы однажды сидели в сигарно-мужском коллективе говорили о любви. Не о бабах. О любви. Была ли у кого-то такая любовь, как у Шекспира, Пушкина, Тургенева. И ни один человек не сказал: была.

Ираклий Квирикадзе: Я никогда не задавался такой мыслью. Я – увлекающийся человек, не хотел бы, чтобы я выглядел каким-то ловеласом и Дон Жуаном, но сказать, что я был чем-то обделен – нет. Было очень много разного. И каждый раз я влюблялся. Я не знаю, какая она – та литературная любовь. И есть ли она такая.

Андрей Лоскутов: То есть Ираклий Квирикадзе «Ромео и Джульетта» не читал?

  Ираклий Квирикадзе: Я читал, читал много. Не только «Ромео и Джульетта»…

Андрей Лоскутов: Если уйти от литературы к кинематографу, фильм «Кувшин» — фантастический. Это то, чем Вы, Ираклий, вошли в историю и остаетесь в ней.

Ираклий Квирикадзе: Это моя первая картина, дипломная работа, которая мне много принесла успеха. Я попал на волну так называемой грузинской короткометражки, которые в то время завоевывали мир.

Андрей Лоскутов: Грузинское кино – оно действительно было еще до французского, итальянского?

Ираклий Квирикадзе: Нет. Взрыв грузинского кино начался в середине 50-х, а до этого рукой подать до неореализма, того великого кинодвижения, которое зародилось в Италии после войны. В 47-м сделан был фильм «Рим – открытый город» Роберто Росселлини. Это первая ласточка неореализма. Тут же был подхвачен другими талантами – итальянцами. И итальянское кино стало вершиной мирового кинематографа. Вообще, цикличность мирового кино и блуждание хорошего кино из одной страны в другую – вещь необъяснимая. Трудно сказать, каким образом и почему такой взрыв произошел именно в Италии и после войны, в стране, где до войны и во время войны был салонный кинематограф. А как только кончилась война, в этой голодной и разрушенной Италии вдруг такими взрывами появляются совершенно фантастические фильмы. Весь мир стал не копировать, а питаться этим. То же самое и в Грузии. Например, Тенгиз Абуладзе, который потом сделал знаменитый фильм «Покаяние». Первый его фильм «Чужие дети» — копия неореализма. И он не стеснялся этого, это было совершенно нормально. Мы же не воруем, а взаимно обогащаемся.

Все вы помните фильм Федерико Феллини «Амаркорд». Южный итальянский город… А мне кажется, что это — город моей детства, мне кажется, что это в моем детстве были все те трагико-комические истории, которыми так щедро наделял  нас Феллини. Это все произошло в моем Кутаиси… Я смотрел «Амаркорд» в кутаисском театре, который открыли после войны, его строили немецкие военнопленные. На 3000 человек зал, мраморный гигантский дворец, как у Феллини, в который никто не ходил. Кутаиси – город застолий. Кому там нужен этот театр: Отелло задушил Дездемону – мало ли, а вот наш сосед парикмахер задушил свою жену… Зачем идти в театр, если по городу ходит уличный актер, Бабаян его фамилия, заходит во двор и начинает разыгрывать трагедию. Он и Отелло, и Дездемона одновременно. И все мы стоим, смотрим с балкона, кидаем монеты. Он произносит монолог Дездемоны, потом оборачивается и становится Отелло. И по-грузински спрашивает: «Дездемон джан, где мой сопливый платок…». Сопливый – это значит его трансформация шекспировского текста, она отвечает, потом он сам себя закалывает, вернее сначала душит, потом закалывает и падает. Зачем ходить в театр, когда у нас прям под окнами сумасшествие!? И что придумал администратор театра на 3000 мест?! Он каким-то образом достал чешское пиво. Огромные бочки завез. И только в оперном буфете продавали это пиво. Теперь грузины сидят за столом, пива хочется. Где пиво? В опере. В буфете. И толпы пошли. Он, не будь дураком, сделал вот что: кто-то стоит у входа, чтобы пройти в оперу, надо купить билеты. Ребята хотят в буфет, он говорит – «Нет, где ваши места? Заказ делайте и дите садитесь». Вот таким образом он всех их рассаживает. А им не надо этого театра, они хотят пива, но сидят и смотрят. Пиво и сосиски. Вспомните, что такое было сосиски в те времена! Те вздыхают, но смотрят. В это время появляется поваренок и кричит в темном зале: «Одиннадцатый ряд! 11, 12,13, 14 место! Ваши сосиски готовы!». Они идут пьют свое пивоА поваренок объявляет другую компанию. Таким образом театр стал заполняться. Сперва ради пива, а потом ради искусства. Этот театр стал одним из самых посещаемых в Советском Союзе. Можно сказать — это история Феллини. Но это чистая правда, я ничего не придумал.

Андрей Лоскутов: Ну, наверное, кроме числа место — 3000 для театра не много ли?

Ираклий Квирикадзе: Может быть, там не три, это я перегнул. Но я помню гигантскую сцену, где играли Аиду человек 600 для 50-ти сидящих в зале…

   См. также текст статьи часть II

Оцените статью