«Старик и небо». Степан Микоян

Гостиная

  Гостем Московского сигарного клуба стал человек-легенда, старший сын партийного и государственного деятеля Анастаса Микояна – Степан Микоян. Сигарный портал публикует транскрипт встречи с летчиком-испытателем, героем Советского Союза.

 

  Гостем Московского сигарного клуба стал человек-легенда, старший сын партийного и государственного деятеля Анастаса Микояна – Степан Микоян. Сигарный портал публикует транскрипт встречи с летчиком-испытателем, героем Советского Союза.

  Феликс Медведев: Степан Анастасович Микоян – очень скромный человек, даже несмотря на то, что он – выдающаяся личность, герой Советского союза. В одну из наших встреч я спросил его о том, что его брат Серго говорил мне, что в первые три месяца жизни Степан побывал на руках Будённого, Ворошилова и Орджоникидзе. Как это могло быть?
  Степан Микоян: Когда маме пришла пора рожать, отец работал в Нижнем Новгороде, где был секретарем горкома компартии. Мне было два месяца, а мама должна была ехать в Грузию. И отец попросил Ворошилова помочь. Ворошилов вез нас на вокзал и держал меня на руках. На вокзале я перешел на руки Орджоникидзе, а Буденный встречал, так как был в то время командующим войсками Северо-Кавказского округа. Меня Ворошилов, Буденный и Орджоникидзе хорошо знали до последнего времени.
  Андрей Лоскутов: Степан Анастасович, мы, конечно, все хотим жить долго. Вы живете дольше Пушкина, чуть ли не в четыре раза дольше Лермонтова. Вы живете дольше, чем Толстой. И, наконец, дольше нашего сигарного кумира – Уинстона Черчилля. Скажите, что нужно делать, чтобы жить долго?
  Степан Микоян: Могу сказать, что я никогда не курил. За всю жизнь выкурил всего лишь одну сигарету. Кто-то предложил, попробовал – не понравилось. Если говорить про алкоголь – во время войны приходилось даже спирт пить, конечно, и водку тоже, но водку я никогда не любил, в основном пил вино. Не говорю, что все это необходимо для долголетия, просто рассказываю о том, как я жил. Всю жизнь я любил играть в теннис, ездил в спортивном клубе верхом, начиная с 14 лет. В возрасте 69-ти последний раз садился на лошадь. На лыжах ходил регулярно.
  Ирина Малинина: Сегодня пришла на встречу к Вам с особым волнением, потому что мой отец – заслуженный летчик-испытатель Малинин Николай Алексеевич, мой брат – летчик-испытатель. Когда я была маленькой, года три, мы были у Вас в гостях… У меня к вам такой вопрос. К сожалению, не смогла задать его в свое время папе, так как он рано ушел из жизни – погиб в авиакатастрофе, сажал на воду Ту-134 при отказе всех двигателей… Летчик не может жить без неба. Как Вы пережили уход на пенсию и разлуку со штурвалом?
  Степан Микоян: Конечно, летать хочется. Кстати, штурвал я держал в руках значительно реже, на истребителях – ручка управления, а штурвал на транспортных самолетах. Но мне это тоже приходилось. Конечно, летать хотелось. Особенно первое время, когда меня списала медкомиссия с боевых самолетов, с истребителей, я еще немножко полетал на легких учебных, ну а потом совсем перестал. Безусловно тянет полетать, но уже отвыкаю понемножку.
   Андрей Лоскутов: В качестве пассажира когда в последний раз летали?
   Степан Микоян: Два года назад – в Вену, в Хорватию.
  Андрей Лоскутов: С точки зрения сегодняшнего дня нам многое непонятно в Вашей жизни. Например, то, что Вы, сын одного из самых серьезных руководителей Советского Союза, идет воевать, выбирает очень опасную профессию. Могли же остаться в тылу, отца попросить помочь. Почему этого не сделали?
  Степан Микоян: Нас было пятеро братьев. Отец не помешал никому из нас пойти на войну. Мы трое стали летчиками. Причем второй брат, на два года младше меня, в 18 лет погиб в воздушном бою под Сталинградом. Тем не менее и третий брат стал летчиком после этого. Четвертый стал авиационным инженером, тоже летал. Только один из нас, самый младший, стал историком. Никогда нам родители не мешали, не направляли. Мы решали сами. К тому же, это был мой личный выбор, я мечтал об авиации с юности, читал много книг, про самолеты много всего знаю.
   Андрей Лоскутов: Сколько лет Вам было, когда Вы сделали этот выбор?
  Степан Микоян: Летать начал в 18 лет. В 1940 году я попал в летную школу. Пятого сентября сделал первый полет. Мой фронт под Москвой начался 15 декабря 1941…
  Расскажу подробнее о братьях. Нас было пятеро. У старшего с младшим разница в возрасте семь лет. Я ушел в летную школу еще до войны, война застала меня в летной школе. Мой второй брат Володя только закончил девятый класс, раньше времени пошел в армию, в летную школу. Я удивляюсь, что ни отец, ни мать его не остановили. Видимо, не хотели. В 19-ть лет он стал летчиком. И в первом же бою под Сталинградом его сбили. Мы были в одном полку. Там шли очень тяжелые бои. Я провел два боя, а перед третьим командир полка мне говорит: «Ты посиди, так как у Володи был неисправен самолет, он полетит на твоем…». Он полетел. И его сбили. После атаки бомбардировщика он ушел вверх, а там были истребители.
  Третий брат Алексей тоже пошел в армию во время войны, не закончив девятого класса. Потом экстерном завершил 10-й. Он немного застал фронт в Подмосковье, а потом был большим авиационным командиром и все время сам летал на истребителях. Говорят, хорошим был командиром, но сам не знаю. Его любили, он заботливым был. У него был блокнот, в который записывал просьбы людей, когда ехал в Москву. Умер он в 61 год. За день до своего дня рождения. Инфаркт.
  Четвертый брат Вано – Ваня, единственный из всех нас стал не летчиком, а инженером. Работал на фирме Микояна ведущим конструктором, его очень ценили. Процессом создания самолета Миг-29 в основном он руководил. К сожалению, семь лет назад у него случился инсульт, но он до сих пор жив, только плохо ходит – все помнит, все понимает, все говорит, а ходить не может. Пятый брат – Серго – историк, единственный, кто не имел никакого отношения к военному делу. Неожиданно умер пять лет назад.
  Игорь Гузей: В свое время я с большим интересом прочитал книгу «Цель жизни», в которой рассказывается, как создавались высотные истребили. Но все-таки в книге может быть одно, а Ваши впечатления от «Яка» какие?
  Степан Микоян: Во-первых, раньше самолеты отличались простотой – в технике пилотирование, в оборудовании кабины. «Лавочкин», например, был посильнее в воздушном бою, но пилотировать было приятнее на «Яке».
   Андрей Лоскутов: Жили вы всей семьей на Рублевке, в Усово?
  Степан Микоян: У нас дача была в Усово. Большая дача с каменным кирпичным забором. Там три дома. Вначале в них жили несколько семей. В большом доме – мы, в малом – Ворошилов, в третьем – семья Дзержинского, родственники Сталина там жили, правда, в конце мы все-таки жили одни уже.
   Андрей Лоскутов: Кто отвечал за ваш быт, кто обеспечивал все это огромное хозяйство?
  Степан Микоян: Во-первых, у меня мама была работящая, заботливая, аккуратная, замечательная женщина была, добрая, уважающая людей, никогда нигде не выпендривающаяся.
   Андрей Лоскутов: Как отец относился к матери? Он боялся ее или нет?
  Степан Микоян: Конечно, нет. Он ее очень любил и уважал. Откровенно говоря, мы отца побаивались, он был довольно строгим, если было какое-то нарушение с нашей стороны, – мог сильно наказать. Главное его требование было в том, чтобы мы нигде не выпячивались, нигде не показывали себя, что мы какие-то особенные – это было для него большим нарушением, если он вдруг где-то мог узнать, что мы рисовались своей фамилией. Этого делать ни в коем случае нельзя было. Мы с детства привыкли к этому.
  Андрей Лоскутов: Я читаю книгу, в которой говорится о секретаре Нижегородского, то есть Горьковского обкома партии, живущего в коммунальной квартире. Это 1936 год.
  Степан Микоян: К тому моменту отец там уже не работал. Только в 1921-1922 гг. В конце 1922-го перевели в Ростов.
  Андрей Лоскутов: Это правда, что тогда, еще на первом этапе, руководители обком парии жили как основная часть населения?
  Степан Микоян: Видимо, да. Я читал воспоминания отца, где он писал, когда он женился в Горьком, они жили в одной комнате. Тогда условия были такие.
  Андрей Лоскутов: Вы – сыновья Анастаса Микояна, жили рядом с семьей Сталина. Взрослые – со взрослыми, дети – с детьми. Вы знали Василия Сталина?
   Степан Микоян: С Василием Сталиным мы дружили, он часто приходил к нам.
   Андрей Лоскутов: Было какое-то опасение в этой дружбе, чтобы не обидеть его, например?
  Степан Микоян: Во-первых, я вообще никогда не обижаю людей, во-вторых, его зачем обижать? Он парень был необычный, очень способный к учебе, к работе, руководить умел, но то, что в последние годы у него не было матери, его чекисты воспитывали, это наложило свой отпечаток – у него самомнение появилось, недостатки многие проявились, выпивал сильно. Мы были в хороших отношениях. Потом, когда Василий командовал полком на фронте, он меня взял к себе в полк. Летал хорошо. Но хулиганом был, конечно, и с женщинами мог хулиганить, выразиться грубо там, где не следует.
  Феликс Медведев: Во время одного из наших разговоров я спросил Степана Анастасовича про Сталина, он бросил такую фразу, что Сталин – зверь. Смотрите, что он ответил: «Я считаю, что Сталин – не человек вообще. Как можно объяснить такую ситуацию – приносят ему список жен расстрелянных соратников, спрашивают его о том, что с ними делать. Он пишет: расстрелять. Жен — невиновных, скорее всего. Как это объяснить?».
  Степан Микоян: Могу еще случай привести в пример. Отец рассказывал, что у Сталина был хороший друг Алеша Сванидзе, брат первой жены Сталина, он был близким для него человеком, много времени вместе проводили, а потом его арестовали, когда он одно время работал в посольстве в Германии. Прошел почти год, и Сталин в разговоре с отцом рассказывает, что Алеша так и не признался. Отец удивился, спросил: «Разве он еще жив, его же расстреляли!?». А Сталин ответил, что это произошло только вчера, потому что он в очередной раз так и не признался, что он шпион. Отец никак не мог понять, как он мог так поступить, это же был его товарищ. На что Сталин ответил: «Ты не знаешь, когда он был в Германии, его завербовали». То есть ему этого было достаточно для того, чтобы расстрелять человека. Ну как это расценивать?! И таких полно случаев. Он был совершенно безжалостным.
   Андрей Лоскутов: Каким образом тогда Ваш отец удержался? Удержался тогда, когда косило косой?
  Степан Микоян: Вопрос хороший. Отец со Сталиным познакомился в 1920-х годах, когда еще Ленин был жив. Отец, кстати, с Лениным встречался три раза на съезде, когда был секретарем. И там видел Сталина, он ему понравился – деловой, общительный. В 20-х годах – он сам тогда признался, что считает его настоящим вождем, порядочным, который должен быть у нас. Но в начале 30-х, когда начались аресты, он стал менять о нем мнение, а уже к концу 30-х годов, в войну, он к нему относился отрицательно – это я знаю точно. Если честно говорить, моего отца и Молотова спасла только смерть Сталина. Потому что осенью 1952 года Сталин вдруг с трибуны стал критиковать Молотова и Микояна, а это значило все – конец. Но в марте Сталин умер.
  Андрей Лоскутов: У нас была встреча с автором биографии Сталина в серии ЖЗЛ Святославом Рыбасом. Он сказал, что мы знаем одного Сталина, а их было несколько: Сталин начала 20-х годов – один человек, конца 20-х – другой, начала 30-х – третий.
  Степан Микоян: Мне кажется, это просто образное выражение, а вообще, конечно, человеком он был переменчивым, он не сразу показывал, какой он на самом деле, а постепенно проявлялся.
  Андрей Лоскутов: Вопрос в том, что он менялся в том числе и под влиянием отношения к нему его же соратников – Берии, Молотова и Вашего отца. Вы не считаете, что в том, как он поступал, отчасти и вина его окружения?
  Степан Микоян: Я не думаю так. Население видело в Сталине почти что Бога. А окружение как раз нет, оно не спорило, но и не подобострастничало. Не думаю, что Вы правы…
   Андрей Лоскутов: А когда Вы узнали, что Ваш отец начал менять свое отношение к Сталину?
   Степан Микоян: В конце войны или уже после нее. Я почувствовал это.
   Андрей Лоскутов: Говорить об этом было смертельно опасно?
  Степан Микоян: Отец никогда этого не говорил, может быть, только маме, но лично я никогда этого не слышал. Просто по некоторым признакам, я начал понимать.
  Андрей Лоскутов: А лично Ваше отношение к Сталину до его смерти как-то менялось? Или все-таки это был Бог?
  Степан Микоян: Оно было почти таким же, как и у всех. Только потом, когда хоронили Сталина, я был в колонном зале, поскольку Светлана, его дочь, и моя жена дружили, поэтому мы вместе ходили туда. Я отцу сказал, что был там все три дня. Он обронил: напрасно. И все. Больше ничего не сказал. После этого я стал больше думать и больше понимать.
  Андрей Лоскутов: На Ваш взгляд, что мы, сегодняшние люди, должны делать для того, чтобы диктатура одного человека не повторилась?
   Степан Микоян: Это сложный вопрос. Демократия нужна. А у нас она сейчас не очень развита.
  Андрей Лоскутов: В начале 20-х в России была гораздо свободнее, чем десять лет спустя. НЕ уберегли?
  Степан Микоян: Тогда Сталин не был таким, его уважали. Потом у него появилась безграничная власть, все его боялись. Когда люди могли отобрать у него эту власть, он был совершенно другим.
  Андрей Лоскутов: Вы наверняка часто вспоминаете свою молодость. Часто говорят, что именно в молодости все было здорово. На Ваш взгляд, самые хорошие годы жизни — 30 лет, 40, 70, 90?
  Степан Микоян: По-моему, все годы могут быть хорошими. Но, наверное, все-таки 30-40 лет – такой активный период. Я в 29 лет стал летчиком-испытателем, окончил академию Жуковского, продолжал летать, когда был в академии. Работал на испытательной работе до 1978 года – в общей сложности 56 лет.
Игорь (гость): Сейчас многие говорят о репрессии 30-х годах. Как тогда люди к этому относились? Никто не замечал и не знал? Или все-таки все всё знали, но молчали? Что происходило на самом деле?
  Степан Микоян: Я помню, когда, еще был школьником, мы с Тимуром Фрунзе, с которым дружили, говорили про это — мол, известные люди исчезают. Но в общем, нельзя сказать, что мы полностью не верили. Не очень припоминаю, но, думаю, верили. Озлобления в нас никакого не было – это точно. У нас были друзья, которые вдруг оказывались без отцов. Я помню, был такой Игорь Бойцов, мы учились в одном классе, у него отец занимался строительством на Дальнем Востоке, и вдруг его отец исчезает. Игорь звонит по телефону Тимуру и рассказывает. Жена Ворошилова услышала разговор и попросила нас передать Игорю, чтобы он больше не звонил. Мне это не понравилось. Мы все равно продолжали дружить.
  Андрей Лоскутов: Степан Анастасович, до сих пор ведутся споры, скажите нам Ваше мнение, был все-таки заговор военных?
  Степан Микоян: Я думаю, нет. Этот вопрос мне задавали много раз. Было недовольство Ворошиловым, хотя лично я любил его, он мне нравился. Мы с ним были знакомы больше, чем с другим – такой симпатичный человек в жизни, поэтому не хотелось верить во все эти разговоры. Но на самом деле им недовольны были командующие военные, потому что, как оказалось, он не очень понимал в военном деле, но вмешивался во все, не решая никаких вопросов.
  Андрей Лоскутов: То есть, как вариант – был заговор против Ворошилова, который Сталин воспринял, как заговор против Сталина?
   Степан Микоян: Я не знаю, был ли заговор, но то, что Ворошиловым были недовольны, – я знаю точно.
   Марина Шепелева: Бывали ли Вы на Кубе?
   Степан Микоян: Нет, я не бывал. Мой брат, который умер, бывал.
   Марина Шепелева: Он не был знаком с Фиделем Кастро?
  Степан Микоян: Конечно, был. Я тоже знаком, хотя и не был на Кубе. Когда Фидель Кастро был в Москве, он посетил отца, мы тогда жили на Ленинских горах. Он приезжал к нам, я с ним фотографировался, даже фотография есть.
  Марина Шепелева: Личный вопрос. Так как я очень люблю Че Гевару, моя мама его любит, мы мечтаем съездить в Санта-Клару на его могилу. Как Вы считаете, все-таки Фидель был виновен в том, что случилось с Че Геварой?
  Степан Микоян: Я не знаю. Че Гевара мне тоже нравился. Но мой дядя один – очень умный человек – всегда о Че Геваре отзывался отрицательно, говорил, что он бандит.
  Андрей Лоскутов: Карибский кризис, Ваш отец полетел на Кубу практически спасать ситуацию, спасать мир, который был на волоске, но в этот момент на волоске от гибели была Ваша мать.
   Степан Микоян: Да, она сильно болела.
   Андрей Лоскутов: Но Анастас Микоян был вынужден ее оставить, чтобы лететь на Кубу.
   Степан Микоян: Он, конечно, не предполагал, что она умрет через день. Это случайность.
   Андрей Лоскутов: Но это не очень по-человечески.
  Степан Микоян: Он же не мог все время сидеть около нее. Он продолжал работать. Они очень хорошо жили, они были замечательной парой, очень любили друг друга. Мама была у меня замечательной женщиной.
  Андрей Лоскутов: Мы признательны Вашему отцу за то, что российская сигарная промышленность – семь фабрик в СССР – была создана именно под его руководством.
  Степан Микоян: Он, кстати, курил, когда мы были маленькими, как только мы подросли, он бросил и больше никогда не курил. Вообще, мой отец, если возьмете энциклопедию, найдете фамилию отца, то увидите, чем он только не занимался во время войны – был главным «осликом», которому Сталин поручал всякие работы, вплоть до того, что алюминиевую промышленность развивать ему поручил, в том числе и продовольствие. А также все снабжение фронта – припасы, одежда, снаряды.
  Андрей Лоскутов: Я читал записку Вашего отца о поездке в Америку – это потрясающий документ. Но одно просто било по глазам, например, он пишет, что познакомился с американскими хот-догами, что необходимо наладить выпуск булочек с сосисками, дается указание каким-то предприятиям… На пример этих булочек с сосисками видно, как проигрывает наша экономика. «Американский Микоян» не давал команду, там эти булочки выпускались и без команды, а здесь нужны были именно команды.
  Степан Микоян: В 1936 году по заданию политбюро отец ездил в Америку. Туда отправлялась целая делегация специалистов с целью закупки производственных предприятий – заводов, цехов и так далее. В то числе и авиационных. Почти два месяца путешествовали по Америке, тогда появились у нас томатный сок, кукуруза, массовое производство мороженного наладилось – все после этой поездки.
  Игорь (гость): Есть много всяких суждений, домыслов и фактов на тему того, что все же знали, что 22 июня 1941 года начнется война, но почему в итоге все оказались к ней не готовы?
  Степан Микоян: Было больше сотни всяких предупреждений, даже дата была точно указана, а Сталин в это не верил, не допускал того, что на нас нападут. И это возмутительно. Это его личная вина.
  Андрей Лоскутов: Ваш отец наверняка знал министра иностранных дел СССР Шепилова. Здесь находится его внук – Дмитрий Косырев.
  Дмитрий Косырев: Расскажите, каким был самый страшный самолет, которым Вам приходилось управлять, который совершенно не поддавался воздействию — так, что становилось страшно. Самое страшное испытание самолета в Вашей жизни?
  Степан Микоян: В целом ситуация зависит не от самолета, а от того, что происходит в воздухе. Самолеты, конечно, бывают самыми строгими, но главное, что происходит вокруг. Я считаю, что у меня было четыре случая, когда я мог загреметь. Например, сорвался на высоте 1000 метров, делая испытательную фигуру «Штопор». «Штопор» ниже 3000 метров вообще не выводится. Только то, что я в самый первый момент, как только это началось, как только самолет дернулся, я дал рулей на вывод и, к счастью, остановил. Если бы не остановил, надо было бы катапультироваться.
  Второй случай – ракета. Я сделал пуск в полете. И готов был сделать второй, подумал, что звук в момент первого пуска был какой-то не такой. И пуск отложил : передал на землю, что на борту непорядок, иду на посадку. Оказалось, что первая ракета при старте пробила — тек керосин. Второй пуск вызвал бы пожар. Опять повезло. Я ни разу не прыгал с парашютом за все годы.
  Анатолий Рычков: В годы войны и после была сильная конкуренция среди авиационных конструкторов – по Вашему мнению, какая машина была лучшая?
  Степан Микоян: Это сложно. Надо конкретный самолет рассматривать. В целом, надо сказать, самолеты Яковлева мне нравились – они были приятны в пилотировании, хорошо оборудованы кабины, но по летным данным иногда уступали. «Лавочкин» был посильнее для воздушного боя. А «Илюшин» – уже другие самолеты делал, штурмовики. Его сложно сравнивать.
  Анатолий Рычков: После войны пробежала «черная кошка» между Жуковым и Сталиным. На Ваш взгляд, что случилось? И как относились военные к «санкциям», которые были приняты по отношению к Жукову?
  Степан Микоян: Я не знаю, почему возникла такая ситуация. Можно только догадываться. Вообще, к Жукову многие относились достаточно отрицательно, в том числе, и многие военные. Он был резкий, иногда наказывал не по делу. У меня был фронтовой товарищ, он тоже говорил мне об этом.
  Эдуард Сухарев: Я был в деревне Стрелковка, где Жуков родился, его дом больше похож на сарай. И из этого сарая он стал маршалом, фактически спас нашу страну, может быть, и весь мир.
  Степан Микоян: Сказать, что он спас – нельзя. Он, конечно, сыграл большую роль, но что именно он спас – нет. Это преувеличение.
  Эдуард Сухарев: Я знаю, что Вы были связаны с проектом «Буран». С Вашей точки зрения, этот проект был нужен Советскому Союзу?
  Степан Микоян: Когда меня списывали с летной работы, мне предложили пойти в компанию, которая занималась производством «Бурана», на должность генерального директора летного испытания. И я перешел. Его стали делать потому, что подобное делали американцы. У нас тогда была такая политика – что делают американцы, немедленно начинали делать у нас – по военной части, имеющей отношение к военному делу. А «Буран» у нас был не такой, как у американцев – хуже, потому что у них шатл взлетал и садился на трех своих двигателях, которых потом сохранялись, а у нас не было таких двигателей. У нас сделали так, что «Буран» выводила ракета, которая каждый раз погибала, а по стоимости она очень дорогая. Мы не знали, для чего он вообще может быть применим. Единственное, что действительно ценно – можно было привезти что-то с орбиты, до этого такой возможности на было. Например, если бы какой-то ценный спутник вышел из строя, его можно было погрузить, привезти и отремонтировать, но такого ни разу не случилось.
  Иван Покровский: Лично для нас, молодого поколения, Вы и Ваш отец – люди, по которым можно буквально изучать историю поколений. Вы дружили с Тимуром Фрунзе. Расскажите о ваших отношениях, о вашей общей молодости?
  Степан Микоян: Мы дружили. Он был младше меня на год. Тимур Фрунзе и Таня Фрунзе, кстати, она старше нас на два года, еще жива, я с ней разговаривал недели три назад. Они оба замечательные люди. И Тимур был прекрасным парнем, правда, немного горячим, заводным, но очень хорошим товарищем, очень активным. А Таня – очень умная и порядочная. Мы с Тимуром дружили, вместе пошли в летную школу, вместе летали. После летной школы назначили нас в разные полки. Он попал в полк, который сразу же был брошен в район Выборга на фронт. Тимура сбили в первом же вылете. Один майор мне об этом рассказывал, который случайно оказался там. Он видел, что самолет шел очень вяло, я думаю, что уже в тот момент Тимур был ранен, так как это был не его стиль полета. За ним шел вражеский самолет, который дал очередь, после чего самолет Тимура упал. Майор подошёл к кабине, взял комсомольский билет, прочитал, что это Тимур Фрунзе. Не знаю, правда это или нет, но он мне сам об этом рассказал еще во время войны, думаю, он не стал бы врать.

 

   Фоторепортаж Ульяны Селезневой

   Видеоролик Сергея Борисова

Оцените статью