И завершим разговор взглядом на конструкцию романа. Это не пустяковый и не технический вопрос. Язык вводит вас в мир этой или любой другой книги, и дальше все зависит от вас, вам этот мир или прекрасен, или ужасен. А вот конструкция – это то, зачем вас туда ввели и как вас сопровождают в пути. То есть логика и мысль автора.
Роман «Тума», напомним, это не кондово-ЖЗЛовская биография Степана Разина, это даже не художественная биография, это… Ну, вот есть такая безумно красивая книга Генриха Манна – «Молодые годы короля Генриха IV». Молодые годы – это от детства до прихода на трон Франции. И тут у нас что-то весьма похожее на книгу Прилепина. А про зрелые годы того же короля у Манна есть второй том, послабее, который так и называется: «Зрелые годы…» и т.д. И – совпадение? – Захар в своей книге доводит рассказ только до половины жизни героя. То есть главная книга еще впереди, должен быть второй том, а то и третий.
И там будет рассказываться, как Степан Тимофеевич дошел до жизни такой – до терроризма и экстремизма, грабительских рейдов уже не только на турецкие или персидские, а и на русские земли, до похода на Москву. И до заслуженного наказания в виде четвертования в столице нашей Родины.
Напомним, Захар при этом считает, что Разин – народный герой, в котором мы – то есть народ — видим лучшие черты русского характера. Ждем, как эта мысль будет доведена до финала. И вернемся к королю Генриху (вообще-то Анри, не было во Франции Генрихов).
У Манна по конструкции (не по языку) — книга-кольчуга, книга — путешествие по жизни, состоящая из множества сцепленных железных звеньев. И еще это – как и у Захара — книга-страна (Франция) и мир, потому что как иначе понять, почему принца Анри боялись плохие люди и любили все остальные, почему он был надеждой народа, надеждой на приход (относительно) светлого века, которая в целом ведь сбылась.
Про кольчугу: мне-то ближе жанр триллера. В котором в первых же строчках читателя шарашат по голове: какая сука воет на болотах? Кто убил кого-то там? Или, допустим, будет ли у героя (героини) любовь, и чем она кончится? Конструкция такой книги – это американские горки, вверх-вниз, эмоциональный пик — отдых. И в самом конце читатель, с языком на боку, отлеживается после пережитой сладкой нервотрепки, а автор потихоньку с ним прощается.
А кольчуга – это когда все сплошняком, сцеплено вместе, не разорвешь, и ты по кольцам медленно движешься куда-то к цели, хотя чем все кончится – заранее известно, и с Генрихом, и с Разиным (обоих угрохают). Впрочем, тень триллера и при такой конструкции есть, читатель пусть и знает, что будет с героем, но должен хотеть уяснить: как оно будет и почему.
Заметим, каждое звено кольчуги у Манна крупное, а «Тума» как первая половина пути Степана Разина – это, во-первых, очень мелкая кольчуга. Множество сцепленных вместе коротких сцен, почти неизменно зверских и изуверских, этакая ровная непроницаемая поверхность. И еще: если у Манна книга – это путь к свету, то здесь это путь, может быть, и туда же, но через непроглядный ужас; путь, который под силу только особым людям.
А во-вторых, это сцепление обстоятельств жизни Разина говорит нам, что иначе с ним и быть не могло, потому что жизнь такая была и время такое.
Оправдание героя или объяснение ситуации? Наверное, и то, и другое. А вдобавок здесь очень полезная экскурсия даже не в то, чем была Россия в середине 17-го века, а как это было, как ощущалось. Дело в том, что нынешний украинский фронт вырос вот как раз из того периода, почему, собственно, герой этой войны Захар Прилепин такую книгу и начал.
Итак, донское казачество, откуда родом Степан – это, во-первых, люди, переселявшиеся на относительно свободные земли из глубины России и жившие там тяжелой, но свободной жизнью (на фоне ужасов крепостничества и прочего). Во-вторых, это одна из нескольких украин России, находившаяся с Москвой и с другими украинами не в вассальных, а в договорных отношениях, причем очень подвижных. В третьих, война на этих украинах велась всеми против всех, так что Разин с его походом на Россию – это не госизмена (по сегодняшним понятиям), а нечто иное, хотя грабежи и зверства такая ситуация все равно не оправдывает.
И заметим, что среди звеньев кольчуги «Тумы» есть не только сцены сложного выяснения отношений дончан с запорожскими казаками или турками-крымчаками, а и приход как бы союзного московского войска. И, в частности, командиры этого войска, по Захару – козлы и уроды до единого, хотя и говорят не тем языком, что на Дону, а на чуть более близком нам русском.
А теперь насчет того, как я понял мысль автора насчет русского национального характера. В том же самом 17-м веке пошел процесс стравливания пара из Европы. Все те люди, которые не вписывались в рамки тамошнего общества, ехали сами или силой вышвыривались в Новый Свет, в основном в Америку, и там зверствовали самым отъявленным образом, сталкиваясь с местным населением и друг с другом. При этом в голове у них была идея, что Новый Свет – это настоящая жизнь для настоящих людей. В итоге возникла как бы анти-Европа, город на холме для тех, у кого в долине что-то не вышло. Со старой Европой эта, новая, успела перебывать во всяких отношениях, и процесс продолжается.
А у нас не то чтобы такой Америки не было – она и была, и нет. У нас был Дон, уход в казаки, побег. За спиной оставалась Россия, где деды еще помнили ужас Смутного времени, то есть нация, по сути формировавшаяся заново. И выяснявшая на практике, где ее юго-западные границы, на которых вроде тоже жили русские люди, но не совсем такие же, как все прочие. Вот из этой ситуации русский национальный характер и формировался. Наверное, оттого он такой загадочный и неоднозначный, противоречивый до жути.
И в завершение напомню, с чего начинался наш разговор неделю назад. С того, что «хороших» и «плохих» книг не бывает, бывают те, которые совпадают с вашими душевными струнами, с вашей внутренней музыкой, а другие не совпадают. Если все совпало, то герои книги – ваши братья, вы за них всей душой. Если не совпало, то вам их судьба минимум безразлична. И дело критика – подсказать вам, что там за герои и что за музыка, а дальше решайте сами. Если у меня это получилось, то все хорошо.
