История здесь такая: после нашей встречи с Пановым в Московском сигарном клубе Андрей Лоскутов позвонил мне буквально через пару дней – а книги он может просто пожирать – и спросил: что ты думаешь о новом романе Панова, который на встрече представлялся? А дальше возникла идея, что мои размышления, если и когда появятся, можно записать и опубликовать.
Конечно, я не Лоскутов, мне все-таки потребовалась неделя на чтение. Но сама идея рецензии… если я только что закончил роман, где главный герой – литературный критик Серебряного века, и если я постоянно привожу там вымышленные мной абзацы очерков этого критика, то почему бы и не сделать самому то же самое в реальной жизни.
Для начала: «Столкновение» — абсолютно профессиональный, высочайшего класса детективный роман, автор великолепно умеет обеспечивать напряжение сюжета довольно толстой книги, вбрасывать в нужный момент новую порцию щекочущей нервы информации, которая поддерживает пламя повествования на высоком градусе. Второе: Панов легко справляется с минимум двумя десятками очень разных и ярких персонажей, они не путаются в ногах друг у друга — и снова скажем, это требует абсолютного профессионализма.
А вот дальше начинаются всякие интересные мысли, но тут надо сделать отступление на тему: что такое литературная критика и зачем нужна? Ну, во-первых, критик топчет землю не для того, чтобы найти любимого, совпадающего с ним (критиком) по идеологии и звучанию струн души писателя или поэта и начать его превозносить, гнобя остальных. Критик должен просто объяснить людям, с каким автором и произведением они имеют дело – и пусть сами решают, их это литература или не очень. А во-вторых, выполнив эту задачу, критик получает моральное право пристегнуть к своему литературному анализу какие угодно полезные для общества рассуждения на какую угодно тему.
Так вот, что касается «Столкновения» — тут можно вспомнить историю о том, как Шостаковичу принесли рок-оперу Jesus Christ Superstar. Классик послушал, сильно задумался и сказал: что ж, можно, наверное, и так писать музыку. Или – о том же — это примерно как с виски: есть торфяной, смолистый и экстремальный во всех отношениях Laphroaig, а есть его противоположность, нежный цветочно-медовый Glenmorangie. И было бы очень глупо внушать людям, что первый виски – отстой, а второй – восторг. Потому что люди разные, есть и горячие патриоты Laphroaig, и людям нужно просто объяснить, с чем мы имеем дело; а потом они сами решат, что им пить. Да, можно и вот так делать виски или писать музыку, и какая разница, что у одних инструменты электронные, а у других акустические.
Итак, что такое Вадим Панов – точнее, его многочисленные книги? Есть такая подростковая игра: если он еда – то какая, если зверь – то какой. Не знаю, как насчет еды или зверей (и даже насчет виски), а вот если Панов – музыка, то это никак не Пуччини и совсем не Шуберт. А, допустим, Жан-Мишель Жарр. То есть не романтик, не поэт тонких движений лирической души, а мастер литературного техно, хотя в рамках этого жанра лирика не возбраняется. Если архитектор – то Корбюзье, если писатель (шутка) – то ближе к Айзеку Азимову.
Давайте посмотрим – что по-настоящему интересно Панову в «Столкновении»? Не бездонные глубины чувственного и трепетного русского языка, какие открыл нам Набоков, даже не жесткая экономность словесной живописи, как у Чехова – а люди и логика их поведения. По сути, «Столкновение» — это один длинный и эффектный эксперимент с человеческой психологией, одиночной и групповой.
И не имеет никакого значения, что перед нами детективный сюжет в дальнем космосе, при столкновении с инопланетянами (Панов – фантаст со стажем, я об этом говорил?). В конце концов, когда сейчас разворачивается дипломатический марафон Россия-Запад, то эти самые западники, с нашей точки зрения, тоже ведут себя как неопознанная инопланетная хрень, мы тоже неотрывно пытаемся разобраться: что они такое несут, что имеют в виду на самом деле и что будут делать. И вот эти наши попытки достучаться до них – да, это тоже хороший сюжет. Значение для Панова имеет наблюдение за упомянутым мною множеством героев, от суперпрофессионалов до подростков, отправленных этаким Илоном Маском на космическую прогулку, но попавших в катастрофу. Прочее вторично.
Перед нами писатель-математик, технарь, человек, как бы вышедший из рядов классических «физиков» — помните споры 60-х насчет двух разных типов людей, физиков и лириков? Перед нами также еще одна версия Александра Зиновьева, писавшего свои философские трактаты под названием «романы», где в центре – политико-социологическая схема, разыгранная в лицах литературными героями.
Это не значит, что у автора нет очень даже бурных собственных эмоций. Дело здесь скорее в том, какие эмоции и сколько их он считает допустимым выливать на голову читателю. Здесь наиболее ясный пример – это Борис Акунин, автор, способный выстроить абсолютно убедительные и яркие миры прошлого, но, скажем так, воздерживающийся от того, чтобы чрезмерно использовать словесный инструмент для возбуждения чувств читателя. Он мог бы это делать, своих эмоций – сколько угодно, но в книгах их отмеряет очень скупо.
И вот теперь, исполнив свой долг критика, я (возможно) имею право пристегнуть сюда дополнительные мысли, возникающие по ходу знакомства с Вадимом Пановым. Мысли такие: великая русская литература никуда не девалась, разгрому подвергся лишь ее читатель – он уменьшился числом, выросло несколько поколений людей, физически не способных читать книги, разгрому также подверглась критика и прочая инфраструктура, соединяющая литераторов с их аудиторией.
Но так же как великая русская поэзия живет и радуется, всего лишь сместившись частично в свободный и дикий лес под названием «русский рок», наша проза числом и качеством ничуть не слабее той, что была десятилетия назад. Просто надо знать, где ее искать.
Усилиями нечистого на намерения «литературного сообщества» укоренилась мысль, что русский писатель – это прозаик классического жанра, а никак не тот, что пишет космическую и прочую фантастику, детективы и прочую как бы второсортную ересь. Таким изящным образом это «сообщество» усекло ряды писателей, оставив вне поля своего зрения десятки авторов высочайшего класса, фантастов, детективщиков и прочих. У них там – свое сообщество, свой мир, свой читатель, свои премии, и все это наглухо изолировано от снобистского и насквозь политизированного маленького мира «настоящей литературы». Это плохо, и с этим надо бороться – бороться, ставя рядом всех, кто пишет у нас книги, и относясь к ним на равных.
