Ну, вообще-то такое бывает. Находился в восторженном состоянии по той или иной причине, увлекся… Обычно потом читаешь заново, а чуда больше нет.
Но оно есть. Эту книгу я перечитал вот сейчас. И понял, что она еще сильнее, чем казалось тогда, в первый раз. Более того, сегодня уверенно скажу – для меня это вообще лучшее, что написано на русском языке после 1991 года.
И это лучшее никем не было замечено, не переиздавалось, а до того никто не хотел его и издавать (помогла церковь). Теоретически это первая часть трилогии, но автор, видимо, настолько был поражен и морально обрушен этим заговором молчания, что дальше работать не пожелал.
Итак, Арсений Миронов, трилогия должна была называться «Хронавтика», а вышедшая первая часть таковой – это «Дары данайцев». 2012 год, то есть вроде как не вписывается в мою идею «литературы расширенных 90-х». А на самом деле вписывается, как долго звучащий, завершающий аккорд той эпохи в словесности.
Теперь перечислим удары по голове, которые получает читатель этой книги. Перед нами роман про мальчика-императора Петра Второго (сына казненного отцом царевича Алексея), правившего с 1727 по 1730 год, умер в пятнадцатилетнем возрасте. И это кем надо быть, чтобы сознательно затянуть читателя в самую неожиданную, забытую, темную страницу грандиозного века, поставить его лицом к лицу со смутно знакомым ангельским портретом, с несбывшимся великим правлением.
Дальше – хуже. Миронов пишет в предисловии, что нашел где-то в дебрях Германщины старинную рукопись и всего лишь издает ее как есть.
Как есть – это в старой орфографии, с твердыми знаками, ятями и прочим. Да, он так написал книгу, и, как говорят специалисты, почти без ошибок. Понятно, почему издатели шарахались?
Но его бешеный прием создал эффект упомянутого удара по мозгам, полного погружения в иной, странный мир… в общем, без этой орфографии вот именно такой книги бы не получилось. Кстати, после первой минуты читается легко, хотя там еще и лексика соответствующая.
Вот, например, вам цитата, и догадайтесь, как я смог ее перепечатать, где нашел на клавиатуре тот самый ять (а нигде, ятя там нет, я его скопировал из википедии, перенес сюда, и оказалось, что это работает, просто надо было его держать скопированным и вставлять при необходимости).
Итак – вот вам сцена: зимний лес, охота, смертельная угроза от восставшего бешеного медведя… о чем может мальчик думать, замерев с кремневым однозарядным ружьем в руке глядя в лицо смерти – а вот о чем.
«Фузея клавесину подобна.
Музыка во дремлющей струнѣ сокрыта. Въ адском же прахѣ нѣкая малая часть геенны угнетена, томится.
И какъ музыкальный звонъ нѣжнѣйшим бiенiемъ молотка изъ нѣмой струны исторгается, тако касанiемъ кремнiя адской прахъ мгновенно воспаляется.
Такъ думалъ Петръ, глядя, какъ ниспадаютъ снѣжные перья».
Понятно, как пишет этот автор и с какого масштаба даром мы имеем дело? Так ведь это не все. Неожиданных приемов у автора много. Вот у мальчика Петра на пути появляется странный персонаж, то ли ангел, то ли пришелец из наших дней, и Петр ведет с ним диалог… и что-то с диалогом не то. Звучат в душе какие-то струны. Смотришь – а они говорят ритмическим стихом, примерно как с пьесах Шекспира. Но это попробуй заметь, диалог перемежается авторскими репликами — нестихотворными, и ты ощущаешь лишь, что здесь что-то странное, волнующее, непонятное…
И опять не все. Там вставное стихотворение про все ту же охоту. И понятно, что не Ломоносова, а опять же Миронова. И еще какое стихотворение. А как автор читателя в этот стих затягивает – сначала несколько строчек, как предвестник, потом целиком – но как бы без окончания…
И давайте уже без старой орфографии:
Заклятием к погоне приневолен,
К седлу прикован, насмерть приколдован,
Приручен, приручён, приговорен,
Царь полночи охотится – и ворон
Над ним кружит, и конь заговорен…
А теперь общий эффект: более пугающую книгу и представить сложно. Мороз по коже. Как я писал в 2012 году, «вся книга — стопроцентный венецианский карнавал. Который, с его костюмами и стилистикой, попал к нам по большей части именно из того самого века. А венецианский карнавал — всегда на грани восторга и жути, эти мертвые лица среди кружев и вееров пугают и притягивают одновременно, в этом его секрет. Так вот, «Дары данайцев» — вообще-то жуткая книга. Никаких тут «славных дел Петра», а безнадежно жестокий век, обреченный император и рушащаяся империя, зверства, заговоры, черная мистика… Атмосфера книги, вот этот карнавал на грани безумия, жути и убийства — полная гофманиана».
Хотя сегодня – при перечтении — видишь, что мир, где живет мальчик-император, может, и страшный, но он переполнен и добрыми чудесами, там все возможно, и закрываешь книгу счастливый.
Что нам это все говорит про литературу моих сильно расширенных 90-х: примерно то же, что я говорил про три предыдущих проекта. То была эпоха авторов, на которых надо смотреть, закинув голову – но и таких же читателей, людей высочайшего класса. Миронов как бы завершает эту эпоху, создав поэзию в прозе, кружево уникально тонкой работы, почти недостижимый образец.
Здесь надо сказать, что наше либеральное «литературное сообщество» по множеству нелитературных причин автора ненавидело люто, считая его ставленником кровавого режима. И книгу, соответственно, тоже, потому успешно ее закопало.
Ну, а сегодня… Читаем в википедиях: Арсений Станиславович Миронов (51 год, родился в Лубнах под Полтавой) — российский филолог и культурный антрополог, специалист по аксиологии и рецепции эпоса. Доктор философских наук, кандидат филологических наук. Был помощником министра культуры, директором нескольких институтов, сегодня – ректор Московского государственного университета технологий и управления (первый казачий университет). А для меня лично он – человек, зарывший в землю уникальный литературный талант. Но хоть одна удивительная книга осталась.
