Андрей Лоскутов: Мы ждали вас, первого министра экономики Новой России, чтобы выкурить с вами именную сигару «Андрей Нечаев», сигара, которая за прошедшие четыре года – она была представлена на Центральном сигарном событии в ноябре 2014-го — сильно качественно прибавила. Что, увы, нельзя сказать о нашей экономике. Нам говорят, что либеральная экономика, либеральные модели, которые вы создавали с 1991 года, больше не работают. Что же наш ждет, куда мы шли-шли и пришли за все эти интересные годы?
Андрей Нечаев: Никакой либеральной экономики после 1992 года у нас в стране не было в помине, особенно последние 18 лет. Я напомню, в качестве цитирования букваря, что такое либеральная экономическая доктрина.
Это низкие налоги. Что у нас происходит с налогами, – вам пояснять не надо. До этого их стыдливо поднимали в скрытой форме, через изменение налоговой базы, через неналоговые платежи, оплаты капремонта и т.д. После президентских выборов стыдливая занавеска была отброшена, и началось прямое, циничное и очень зримое повышение: на два процентных пункта повышение НДС, что означает больше чем на 10%. Никакого отношения к экономическому либерализму это не имеет.
Второе. Базовый тезис либеральной экономической доктрины – минимум в экономике государства как регулятора. Что мы наблюдаем в последнее время? Есть разные оценки, но примерно 70% ВВП- это подконтрольные государству компании. Есть какая-то проблема, — надо создать структуру, желательно государственную. Госкорпорации на самом верхнем, а на низком уровне – какое-нибудь муниципальное предприятие. Не задумывались — госкорпорации вообще существует вне правового поля. Они регулируются специальными указами президента, причем, забавная история, возможно, кто-то из вас листал бюджет 2019-2021 годов — там резко увеличилось количество секретных статей, эти секретные статьи покрывают более трех триллионов рублей.
Вопрос: А весь бюджет?
Андрей Нечаев: 18 триллионов. Власть полностью забирает из парламентского контроля шестую часть расходов. Но интересно другое, что среди прочего в секретные статьи попали некоторые субсидии государственным корпорациям, то есть мало того, что у нас создают какие-то загадочные институты, мало того, что они находятся вне правового поля, так еще и те субсидии, которые платит государство, они проходят, не полностью, а частично по секретным статьям бюджета. О какой либеральной модели мы можем говорить при такой доле государства в экономике?
Вопрос: Итак, первые составляющие либеральной модели – низкие налоги и сокращение присутствия государства в экономике. Что еще?
Андрей Нечаев: Второе – не только о сокращении госприсутствия в экономике, но и о господдержке частной инициативы. Два первых тезиса к нам никакого отношения не имеют. Обычно в качестве аргумента приводится, что финансово-экономический блок правительства состоит из либералов. Но политика, которую они проводят, к либерализму не имеет никакого отношения. И если уж говорить о том, в чем беда российской либерально-экономической политики, так в том, что в ней мало либерального, а не много. Я не говорю уже о либерализме в политике, об отношении к гражданскому обществу. Мы сейчас наблюдаем, на мой взгляд, серьезное закручивание гаек, причем, конечно, это все не проходит бесследно для экономики.
Вопрос: Если это не либеральная экономика, то какая? Как ее назвать, эту модель?
Андрей Нечаев: Если выражаться научным языком, то это неудачная модель госкапитализма. А если выражаться более точно и менее изящно, то это некое ООО «Россия».
Вопрос: Пусть так. Налоги-то это ООО платит. Задача экономики – создавать деньги, рабочие места, наполнять госбюджет…
Андрей Нечаев: Вообще-то, задача экономики во всем мире – зарабатывать прибыль для своих собственников. Человек вкладывает деньги, чтобы заработать деньги. Все разговоры про социальную ответственность бизнеса – пустое. У бизнеса есть одна социальная ответственность – создавать рабочие места там, где считает это выгодным, и платить налоги в бюджет. Все остальное – благотворительность и т.д. – личное дело каждого, любой предприниматель обязан платить налоги, важно, чтобы эти налоги были посильными. Это давно известный закон – как только вы задираете налоговую планку выше допустимых пределов, народ перестает палить налоги. На эти грабли не наступал только ленивый. Как только где-то к власти приходили социалисты, грабли тут же вступали в действие. Вы можете привести мне хоть один пример либерализма в России? Я не знаю таких.
Реплика: Валютные операции!
Андрей Нечаев: Давайте определим точку отсчета. В СССР, как вы помните, валютные операции были уголовно наказуемыми деяниями. Для физических лиц — наказание вплоть до расстрела, для юридических они были просто запрещены. Мы ввели конвертируемость рубля. Сейчас звучат призывы к пересмотру. Пробный шар, вы, наверное, обратили на него внимание, вбросил Андрей Костин: мы вынуждены будем отменить валютные депозиты. Дальше, если вы помните, недели две каждый представитель наших властей говорил, что, конечно же, этого не будет, но все-таки эти шары об ужесточении валютного регулировании вбрасываются регулярно. И я отнюдь не уверен, что в какой-то форме этого не произойдет. И тогда 1992 год вам покажется либеральным раем.
Вопрос: Новые санкции все ожидают в ноябре. Ваше мнение?
Андрей Нечаев: Я думаю, не раньше января что-то произойдет. Что не отменяет тревожность этих санкций. Если реально будут введены запреты на транзакции российских банков, это, конечно, на какое-то время парализует внешнюю торговлю, потому что все расчеты за нефть и нефтепродукты традиционно идут в долларах, за малым исключением. Но мне почему-то кажется, что до этой меры все-таки не дойдет. Такого уровня прецедентов, чтобы замораживали авуары стран, кроме Ирана не было. Были замораживания счетов конкретных диктаторов, а чтобы замораживали активы банков – мне это кажется мало вероятным.
Вопрос: Суверенны фонды — что это дает нашим банкам?
Андрей Нечаев: Это вопрос гораздо более концептуальный. Надо ли вообще создавать суверенные фонды? Опыт кризисов 2008-2009 годов и 2012, 2013, 2018 годов показывает, что, если бы не было резервного фонда, была бы большая проблема. В каких объемах его создавать? Я много лет дискутировал с Кудриным, что да, их, конечно, надо создавать, но не в каких объемах. Что интересно – Кудрин сейчас со мной солидаризируется, говоря о том, что бюджетное правило, по которому мы живем, — нелепо. Допдоходы от цены нефти свыше 40 долларов за баррель идут в фонд национального благосостояния, при том что нефть сейчас уже под 80. Очевидная перестраховка. Сделать это бюджетное правило – 45 или 50, и никой НДС и никакой пенсионный возраст не надо повышать! А бюджет у нас сейчас профицитный и на следующие три года запланирован. Но если вы принимаете концептуальное решение создавать эти фонды, тогда где вы еще деньги можете хранить? Естественно, за рубежом, но не в рублях же. Американские деньги считаются более надежными, более ликвидными, здесь уже выбор очевиден. Сейчас эти деньги используются на поддержку госфондов, считай, в унитаз. С большой вероятностью, значительная часть денег будет потрачено впустую. Готовясь к возможной панике, Центробанк завез кэш на 70 миллиардов. Для подстраховки, если начнется паника среди населения. После дискуссии , которую породил Костин, из банков вынесли 8,3 миллиардов долларов.
Вопрос: Программа приватизации свертывается?
Андрей Нечаев: Программа приватизации есть. Другое дело, если говорить о крупных компаниях, тот здесь она имеет штучный характер, иногда, прямо скажем, довольно экзотический. Приватизация Роснефти – классический пример явной аферы, когда российские же банки дали деньги и на них были куплены акции Роснефти. Какая это приватизация? Если приватизация будет идти так же, как приватизация Роснефти, то, возможно, не надо приватизации. У нас сейчас банковский сектор тотально национализирован.
Окончание транскрипта – четверг, 1 ноября
