Стрекоза и Муравей. К Международному женскому дню

События
8 Марта как праздник отмечается примерно в 40 странах мира. Где-то он день борьбы (с кем?) за права женщин. Где-то - день солидарности всех женщин (против кого?). Где-то это выходной день только (почему-то) для женщин. В общем, везде какие-то перекосы.

8 Марта как праздник отмечается примерно в 40 странах мира. Где-то он день борьбы (с кем?) за права женщин. Где-то — день солидарности всех женщин (против кого?). Где-то это выходной день только (почему-то) для женщин. В общем, везде какие-то перекосы.

  Только у нас, в России, Восьмое марта теперь — день весны и гармонии (ну и еще — мимозы).

  — Почему в России такие женщины? — спросил меня знакомый швейцарец.

  — Какие?

  — Не такие, как везде.

  Я ему рассказал про басню «Стрекоза и муравей». Ее написал Эзоп, тогда в ней фигурировали Кузнечик и Муравей. Оба они на греческом языке мужского рода. В общем, согласитесь — ситуация странная: один мужик-танцор просится на зиму к мужику-работяге. Потом басню  переработал Лафонтен. Там действует Муравей и Цикада. На французском оба этих слова — женского рода. Опять не очень удачно: красавица-танцовщица-цикада просится к домохозяйке-муравьхе, у которой, скорее всего, еще и муж есть. На фиг ей в доме эта с тонкой талией!

  Только наш русский Иван Андреевич Крылов привел все в порядок: к парню-муравью приходит и просится на зиму красивая девица-стрекоза. Неважно, что тогда Она не вошла в Его дом. Тогда по-другому просто нельзя было, от Домостроя еще недалеко ушли. Хотя и на иллюстрациях того времени уже видна эта внутренняя борьба: на пороге ошарашенный муравей, а перед ним красавица-стрекоза, и дверь в дом распахнута.

  Сегодня бы Он наверняка Ее впустил. Пастернак же впустил (знаменитое «Свеча горела на столе, свеча горела»):

  На озаренный потолок

  Ложились тени,

  Скрещенья рук, скрещенья ног,

  Судьбы скрещенья.

  И падали два башмачка

  Со стуком на пол.

  И воск слезами с ночника

  На платье капал.



  Видите, впустил и плакал перед ней!

  И Окуджава впустил («Песенка московского муравья»):

  И в день седьмой, в какое-то мгновенье,

  она возникла из ночных огней

  без всякого небесного знаменья…

  Пальтишко было легкое на ней.

  Все позабыв — и радости и муки,

  он двери распахнул в свое жилье

  и целовал обветренные руки

  и старенькие туфельки ее.

  И тени их качались на пороге.

  Безмолвный разговор они вели,

  красивые и мудрые, как боги,

  и грустные, как жители земли.

  Видите, и он целовал ее туфельки. Потому что все понятно. Потому что Он и Она. И не надо больше никаких слов.

  А тот мой знакомый-швейцарец потом женился. На русской.



   Андрей Лоскутов


Оцените статью