Пленный фельдмаршал Паулюс хвалил русскую кухню и курил сигары

           Донесение 00 НКВД ДФ в УОО НКВД СССР, с распечаткой разговоров Ф. Паулюса, А. Шмидта и других.
           3 февраля 1943 г.
           Заместителю народного комиссара внутренних дел СССР
           комиссару государственной безопасности 3 ранга
           тов. Абакумову

       Согласно Вашему распоряжению, мною в помещения, занимаемые пленными немецкими генералами, были помещены оперативные работники.
         К Паулюсу, Шмидту — оперуполномоченный КРО, мл. лейтенант госбезопасности т. Тарабрин, хорошо знающий немецкий язык, и уполномоченный Нестеров.
       Тарабрину дано задание, не обнаруживая знания немецкого языка, фиксировать все разговоры пленных между собой, оформляя это в виде дневника (прилагается).
           Настроение пленных — подавленное. Говорят мало. <…>

           «Дневник оперуполномоченного контрразведки Донского фронта старшего лейтенанта Тарабрина.

           31 января 1943 г.

           «…Получил приказание разместиться вместе с военнопленными немецкими генералами. Знания немецкого языка не показывать.
В 21 ч. 20 м., в качестве представителя штаба фронта, прибыл к месту назначения – в одну из хат с. Заварыгина.
       Кроме меня, имеется охрана – часовые на улице, ст. лейтенант Левоненко – от комендатуры штаба и Оперуполномоченный нашего 7 отделения Нестеров.       
          «Будет ли ужин?» – была первая, услышанная мною фраза на немецком языке, когда я вошел в дом, в котором размещались взятые в плен 31 января 1943 г. командующий 6-й Германской армии – генерал-фельдмаршал Паулюс,  его начальник штаба генерал-лейтенант Шмидт  и адъютант – полковник Адам. Фразу насчет ужина сказал Шмидт. В дальнейшем он все время проявлял беспокойство о своих вещах и, тщательно заворачивая в бумажки, прятал в карман недокуренные сигары.
           Паулюс – высокого роста, примерно 190 см, худой, с впалыми щеками, горбатым носом и тонкими губами. Левый глаз у него все время дергается.                 
          Прибывший со мной комендант штаба – полковник Якимович,  через переводчика разведотдела Безыменского,  вежливо предложил им отдать имеющиеся карманные ножи, бритвы и другие режущие предметы.                
            Ни слова не говоря, Паулюс спокойно вынул из кармана два перочинных ножа и положил на стол. 
          Переводчик выжидательно посмотрел на Шмидта. Тот вначале побледнел, потом краска ему бросилась в лицо, он вынул из кармана маленький белый перочинный ножик, бросил его на стол и тут же начал кричать визгливым, неприятным голосом: «Не думаете ли Вы, что мы – простые солдаты? Перед Вами фельдмаршал, он требует к себе другого отношения. Безобразие! Нам были поставлены другие условия, мы здесь гости генерал-полковника Рокоссовского и маршала Воронова».
           «Успокойтесь, Шмидт, – сказал Паулюс, – значит такой порядок».
         «Все равно, что значит порядок, когда имеют дело с фельдмаршалом». И схватив со стола свой ножик, он опять сунул его в карман.
          Через несколько минут, после телефонного разговора Якимовича с Малининым, инцидент был исчерпан, ножи им вернули. 
           Принесли ужин. Все сели за стол. В течение примерно 15 минут стояла тишина, прерываемая отдельными фразами – «передайте вилку, еще стакан чая» и т.д. 
           Закурили сигары. «А ужин был вовсе не плох», – отметил Паулюс. «В России вообще неплохо готовят», – ответил Шмидт.
           Через некоторое время Паулюса вызвали к командованию.
           «Вы пойдете один?» – спросил Шмидт. «А я?».
           «Меня вызвали одного», – спокойно ответил Паулюс.
         «Я спать не буду, пока он не вернется», – заявил Адам, закурил новую сигару и лег в сапогах на кровать. Его примеру последовал Шмидт.
            Примерно через час Паулюс вернулся.
            … «О чем говорили?»
           «Предложили приказать сдаться оставшимся, я отказался».
           «И что же дальше?»
          «Я попросил за наших раненых солдат. Мне ответили – ваши врачи бежали, а теперь мы должны заботиться о ваших раненых».
          Через некоторое время Паулюс заметил: «А Вы помните этого из НКВД с тремя отличиями, который сопровождал нас? Какие у него страшные глаза!»
            Адам ответил: «Страшно как все в НКВД».

           1-го февраля 1943 г.
           Утро. Начали бриться. Шмидт долго смотрел в зеркало и категорически заявил:
           «Холодно, я оставлю бороду».
           «Это Ваше дело, Шмидт», – заметил Паулюс.
           Находившийся в соседней комнате полковник Адам процедил сквозь зубы: «Очередная оригинальность». 
           После завтрака вспомнили вчерашний обед у командующего 64-й армией.
           «Вы обратили внимание, какая была изумительная водка?» – сказал Паулюс.
         Долгое время молчали. Бойцы принесли ст. лейтенанту газету «Красная Армия», с выпуском «в последний час». Оживление. Интересуются – указаны ли их фамилии. Услышав приведенный список, долго изучали газету, на листке бумаги писали свои фамилии русскими буквами. Особенно заинтересовались цифрами трофеев. Обратили внимание на количество танков. «Цифра неверная, у нас было не больше 150», – заметил Паулюс. «Возможно, они считают и русские», – ответил Адам. «Все равно столько не было». Некоторое время молчали.
           «А он, кажется, застрелился», – сказал Шмидт (речь шла о каком-то из генералов). 
           Адам, нахмурив брови и уставившись глазами в потолок – «Неизвестно что лучше, не ошибка ли – плен?»
           Паулюс: «Это мы еще посмотрим».
           Шмидт: «Всю историю этих четырех месяцев можно охарактеризовать одной фразой – выше головы не прыгнешь».
           Адам: «Дома сочтут, что мы пропали».
           Паулюс: «На войне – как на войне» (по-французски). 
           Опять стали смотреть цифры. Обратили внимание на общее количество находившихся в окружении. Паулюс сказал: «Возможно, ведь мы ничего не знали». Шмидт пытается мне объяснить — рисует линию фронта, прорыв, окружение, говорит: «Много обозов, других частей, сами не знали, точно сколько».
           В течение получаса молчат, курят сигары.
           Шмидт: «А в Германии возможен кризис военного руководства».  Никто не отвечает.
           Шмидт: «До середины марта они, вероятно, будут наступать».
           Паулюс: «Пожалуй, и дольше».
           Шмидт: «Остановятся ли на прежних границах?»
           Паулюс: «Да, все это войдет в военную историю, как блестящий пример оперативного искусства противника».
        За обедом беспрерывно хвалили каждое подаваемое блюдо. Особенно усердствовал Адам, который ел больше всех. Паулюс оставил половину и отдал ординарцу.
           …Ужин. Среди блюд, поданных на стол, – кофейное печенье.
           Шмидт: «Хорошее печенье, наверно французское?»
           Адам: «Очень хорошее, по-моему, голландское». Одевают очки, внимательно рассматривают печенье.
           Адам (удивленно): «Смотрите, русское».
           Паулюс: «Прекратите хотя бы рассматривать. Некрасиво».
           Шмидт: «Обратите внимание, каждый раз новые официантки».
           Адам: «И хорошенькие девушки».
           Весь остаток вечера молча курили…

           3-го февраля 1943 г.
           Сегодня в 11 часов утра опять у Паулюса, Шмидта и Адама …Начинается процедура утреннего умывания, бритья и проч. Затем завтрак и обычные сигары. Вчера Паулюса вызывали на допрос, он все еще под его впечатлением.
            Паулюс: Странные люди. Пленного солдата спрашивают об оперативных вопросах.
          Шмидт: Бесполезная вещь. Никто из нас говорить не будет. Это не 1918 год, когда кричали, что Германия – это одно, правительство – это другое, а армия – третье. Этой ошибки мы теперь не допустим.
           Паулюс: Вполне согласен с Вами, Шмидт.
        …Внезапно приезжает машина Якимовича. Генералам предлагают ехать в баню. Паулюс и Адам с радостью соглашаются. Шмидт (он боится простудиться), после некоторого колебания, также. Решающее воздействие оказало заявление Паулюса, что русские бани – очень хорошие и в них всегда тепло.
          Все четверо уехали в баню. Генералы и Адам на легковой машине. Хайн сзади на полуторке. С ними поехали представители штабной охраны.
       Примерно через полтора часа все они возвратились. Впечатление прекрасное. Обмениваются оживленными мнениями о качествах и преимуществах русской бани перед другими. Ждут обеда с тем, чтобы после него сразу лечь спать. В это время к дому подъезжает несколько легковых машин. Входит начальник РО – генерал-майор Виноградов с переводчицей, через которую передает Паулюсу, что он увидит сейчас всех своих генералов, находящихся у нас в плену.
           Пока переводчица объясняется, мне удается выяснить у Виноградова, что предполагается киносъемка для хроники всего «пленного генералитета». Несмотря на некоторое неудовольствие, вызванное перспективой выхода на мороз после бани, все поспешно одеваются. Предстоит встреча с другими генералами! О съемке им ничего не известно. Но уже около дома ждут операторы. Шмидт и Паулюс выходят. Снимаются первые кадры.
           Паулюс: Все это уже лишнее.
           Шмидт: Не лишнее, а просто безобразие (отворачиваются от объектов).
         Садятся в машины, едут к соседнему дому, где находятся другие генералы. Одновременно с другой стороны подъезжают на нескольких машинах остальные – генерал-полковник Гейц и др.
           Встреча. Операторы лихорадочно снимают. Паулюс по очереди жмет руки всем своим генералам, перебрасывается несколькими фразами: «Здравствуйте, друзья мои, больше бодрости и достоинства».
          Съемка продолжается. Генералы разбились на группы, оживленно разговаривают. Разговор вертится, главным образом, по вопросам – кто здесь и кого нет.
           Центральная группа – Паулюс, Гейц, Шмидт. Внимание операторов устремлено туда. Паулюс спокоен. Смотрит в объектив. Шмидт нервничает, старается отвернуться. Когда наиболее активный оператор подошел к нему почти вплотную, он, едко улыбнувшись, закрыл объектив рукой.
           Остальные генералы почти не реагируют на съемку. Но некоторые как будто нарочно стараются попасть на пленку и особенно рядом с Паулюсом.
         Между всеми беспрерывно ходит какой-то полковник и повторяет одну и ту же фразу: «Ничего, ничего! Не надо нервничать. Главное – это все живы». Внимания на него никто не обращает.
           Съемка заканчивается. Начинается разъезд. Паулюс, Шмидт и Адам возвращаются домой.
         Шмидт: Ничего себе удовольствие, после бани наверняка простудимся. Специально все сделано, чтобы мы заболели.
          Паулюс: Еще хуже эта съемка! Позор! Маршал (Воронов) наверно ничего не знает! Так унижать достоинство! Но ничего не поделаешь – плен.
           Шмидт: я и немецких журналистов не перевариваю, а тут еще русские! Отвратительно!
           Разговор прерван появившимся обедом. Едят, хвалят кухню. Настроение поднимается. После обеда спят почти до ужина. Ужин опять хвалят. Закуривают. Молча следят за кольцами дыма. < …>     Опять наступает почти часовое молчание. Курят, думают. Паулюс поднимает голову.
           Паулюс: Интересно, какие известия?
           Адам: Наверно дальнейшее продвижение русских. Сейчас они могут это делать.
         Шмидт: А что дальше? Все тот же больной вопрос! По-моему, эта война окончится еще более внезапно, чем она началась, И конец ее будет не военный, а политический.
           Ясно, что мы не можем победить Россию, а она нас.
        Паулюс: Но политика не наше дело. Мы – солдаты. Маршал вчера спрашивает: почему мы без боеприпасов, продовольствия оказывали сопротивление в  безнадежном положении. Я ему ответил – приказ! Каково бы ни было положение, приказ остается приказом. Мы – солдаты. Дисциплина, приказ, повиновение – основа армии. Он согласился со мной. И вообще смешно, как будто в моей воле было что-либо изменить.
      Кстати, маршал оставляет прекрасное впечатление. Культурный, образованный человек. Прекрасно знает обстановку. У Шлеферера он интересовался 29 полком, из которого никто не попал в плен. Запоминает даже такие мелочи.
           Шмидт: Да, у фортуны всегда 2 стороны.
          Паулюс: И хорошо то, что нельзя предугадать свою судьбу. Если бы я знал, что буду фельдмаршалом, а затем в плену! В театре по поводу такой пьесы я сказал бы – ерунда!
           Начинает укладываться спать.

           4-го февраля 1943 г.
        Утро. Паулюс и Шмидт еще лежат в постелях. Входит Адам. Он уже побрился, привел себя в полный порядок. Протягивает левую руку, говорит: «Хайль»!
          Паулюс: Если вспомнить римское приветствие, то это значит, что Вы, Адам, ничего не имеете против меня. У Вас нет оружия.
           Адам и Шмидт смеются.
           Шмидт: По латыни это звучит – Моритури теа салютам (идущие на смерть приветствуют тебя).
           Паулюс: Совсем как мы. Вынимает папиросу, закуривает.
           Шмидт: Не курите до еды, вредно.
           Паулюс: Ничего, плен еще вреднее.
       …Приезжает майор Озерянский из РО9 за Шмидтом. Его вызывают на допрос… Шмидт уезжает. Паулюс и Адам ложатся. Курят, потом спят. Затем ждут обеда. Через пару часов возвращается Шмидт.
           Шмидт: Все то же – почему сопротивлялись, не соглашались на капитуляцию и т.д. Говорить было очень трудно – плохая переводчица. Не понимала меня. Так переводила вопросы, что я не понимал ее. И, наконец, вопрос – моя оценка оперативного искусства русских и нас. Я, конечно, отвечать отказался, заявив, что это вопрос,  который может повредить моей родине. Любой разговор на эту тему после войны.
            Паулюс: Верно, я ответил также.
          Шмидт: Вообще все это уже надоело. Как они не могут понять, что ни один германский офицер не пойдет против своей родины.
         Паулюс: Просто нетактично ставить перед нами – солдатами такие вопросы. Сейчас на них никто отвечать не будет… Солдаты были и останутся солдатами. Они воюют, выполняя свой долг, не думая о причинах, верные присяге. А начало и конец войны – это дело политиков, которым положение на фронте подсказывает те или иные решения.