Робайна после смерти Алехандро Робайна

События

     - Так получилось, что я оказался первым русским, кто посетил семью Робайна после смерти Дона Алехандро, - говорит Сергей Нырков.

     — Так получилось, что я оказался первым русским, кто посетил семью Робайна после смерти Дона Алехандро, — говорит Сергей Нырков.

     Мы встретились с Сергеем Нырковым, гендиректором Del Rio, на веранде ресторана «Бистро», чтобы покурить и записать его рассказ о поездке на Кубу. Перед отъездом я просил Сергея передать Ирочи и семье Робайна соболезнования от имени российских афисионадо.

     — С выполнения этого поручения и началось мое посещение Робайна.

     — Как тебя там приняли?
     — Тепло. К русским там относятся очень хорошо. Не только потому, что СССР и Куба дружили. Ты же знаешь, что в семье Робайны есть человек, которого там считают фактически приемной дочерью – это Оля Михайлова, жена Вилли Альверо.

     — Да, ситуация редкая – обычно, когда говорят о приемной дочери, подразумевают «бедного родственника». А тут все ровно наоборот – Оля очень успешная бизнес-леди.
     — Я сказал – «дочь», имея в виду уровень взаимного доверия. Ты знаешь, например, что второй дом рядом с домом Робайны – теперь его называют гостевым — был построен для Ольги и других гостей, которые часто приезжали к Робайне, но прежде всего – для Ольги. Так ее там любили. И продолжают любить. В этом доме, кстати, будет размещаться музей Робайны. Его уже начали создавать.

     — Как умер Дон Алехандро? Какими были его последние часы?
     — Как патриарх – окруженный детьми, внуками, почитателями – в день смерти, это была суббота, на ферме оказалось много народа, больше, чем обычно. Уходил он в полном спокойствии. Ирочи сказал, что в глазах деда не было тоски или страха смерти. За три часа до ухода он взял руку Ирочи. И так и не отпускал ее. Прощался со всеми, держа за руку Ирочи, официального своего наследника и нового главу дома Робайна. По словам Ирочи, Дон Алехандро «умер как уснул».

     — Говорят, что такую смерть надо у Бога заслужить. А Дон Алехандро, кстати, был верующим человеком?
     — Не знаю, верил ли он в Бога, но знаю точно, что жил правильно. А там ведь именно это и оценивается – какие дела ты по себе оставляешь. Но отпевал Дона Алехандро католический падре. Мне сказали, что этот падре прежде был табаководом у Робайны.

     — Где его похоронили? Ты был на могиле?
     — На кладбище в Сент-Луисе, это райцентр. До него семь километров. Желающих проводить было настолько много, что когда колонна начала прибывать в Сент-Луис, то на ферме еще толпились люди, которые даже не успели сделать ни одного шага. Понимаешь, сколько людей собралось!

     — Были ли представители кубинского руководства?
     — Ирочи рассказал, что накануне похорон, часа в три ночи, его подняли с постели военные – высокие чины, которые доставили соболезнования от Фиделя Кастро и правительственные венки. Робайна умер накануне, похороны по кубинской традиции должна состояться в течение суток, и Ирочи, замученный, не понял – кто приехал и зачем. «Венки», — говорил военный. «От кого?» — не понимал Ирочи. «От команданте?» «От какого?». «От самого главного!», — терпеливо втолковывал военный. Цветы занимали целую машину. Фидель Кастро уважал Робайну – крестьянина, который всегда сторонился всего, что не имело отношения к его делу, но этому делу отдавал всего себя.

     — Ты, наверное, обратил внимание на то, что сообщение о смерти Дона Алехандро Робайны дали практически все издания мира. Я знаю, что были тысячи соболезнований – от Шварценеггера, Депардье и много-многих других. Когда еще мир вот так прощался с обычным крестьянином?
     — Да, он всегда подчеркивал – я guajiro (гуахиро – крестьянин). Кстати, таков же Ирочи. Те, кто знаком с ним, знает, что Ирочи любит больше кроссовки и майки, чем пиджаки и туфли.

     — На Кубе крестьяне-табаководы предпочитают резиновые сапоги и шляпы. Но не кроссовки.
     — И еще – брезентовые штаны. Но Ирочи говорит – я новый кубинский крестьянин. И ходит в кроссовках и майках.

     — Я думаю, что пиджак ему все же придется примерять часто – приемы, поездки, от которых Дон Алехандро обычно отказывался.
     — И Ирочи отказывается. Он сказал – два года буду сидеть на ферме безвылазно!

     — Как Ирочи свыкается с образом главы дома Робайны?
     — Я думаю, что он уже с этим давно свыкся – ведь он совсем не вчера был объявлен официальным наследником. Дед готовил внука основательно – сначала работая с ним на полях, потом — отправив на фабрику H. Upmann, чтобы Ирочи умел не только растить табак, но и делать сигары. И к чести Ирочи, готовясь возглавить дом Робайны, он проявлял не свойственную молодости тактичность. Например, ничего не перестраивал на ферме, хотя последние пять лет фактически именно он руководил всеми работами. Я точно знаю, что все урожаи табака за последние пять лет – это урожаи Ирочи.

     — Не почувствовал ли Ирочи какого-то изменения в отношениях властей к семейному делу Робайны после смерти патриарха, ведь авторитет Алехандро мог страховать от многих неприятностей. А о том, как коммунисты умеют руководить сельским хозяйством, мы знаем хорошо.
     — Я спрашивал Ирочи об этом. Он сказал: я guajiro, моя задача выращивать табак.

     — Как ты думаешь, могут ли какие-то изменения произойти теперь в марке Vegas Robaina?
     — Она входила в супер-пятерку сигар премиум-класса: Cohiba, Cuaba, Vegas Robaina, Montecristo и… Забыл пятую…

     — Trinidad.
     Да. И я слышал, что робайновская — называемом «обязательном ассортименте». Останется ли она в этом списке, – не знаю. Спросил об этом Ирочи, но он ответил спокойно: марка – собственность государства, моя задача – делать лучший на Кубе табак, из которого делаются лучшие сигары. Собственно делать то, что делает семья Робайны с 1845 года.

 

 

     Андрей Лоскутов,
     президент Российского сигарного союза

Оцените статью