Со стороны казалось, что – счастливчик. Ну да, в 31 год – народный артист СССР. Такого еще не было. Вроде, за него Алиев попросил Брежнева. А Леонид Ильич сам любил магомаевский баритон. Рассказывают: помощник заходит к Брежневу, тот сидит в клубах дыма (курил «Новость»), с отсутствующий видом улыбается, потрескивает иголка, съехавшая в центр винила. «Поставь еще раз! Как же он поет…»
Сегодня трудно представить его популярность, это был первый в СССР поп-идол. Автомобиль Магомаева, выезжавший после концерта, обступала толпа и поднимала на руках (для справки: ГАЗ-21 весил полторы тонны). Учтите, то были в основном поклонницы.
Некоторые говорили, что Магомаев недоступен. Амикошонства он, действительно, не любил. Никогда не использовал ненормативную лексику. Супертактичный, всегда в костюме, предупредительный, уважительный, внимательный.
Был необыкновенно щедр. Если просили денег, недослушав просьбу до конца, уже доставал портмоне. Если приглашали поужинать, говорил: приходите в ресторан такой-то, там будет столик на мое имя, я постараюсь заглянуть, но обещать не могу. Иногда выходило так, что он заказывал (и оплачивал) одновременно столики в трех-четырех ресторанах, а сам не появлялся. Работал Магомаев как на галерах. Был очень требователен к себе. Не должно быть ни одной фальшивой ноты, ни одной неправды, – говорил он.
В 90-е, за десять лет до смерти, прекратил выступать: решил, что голос уже не тот, что будто бы петь стал хуже. Его уверяли, уговаривали. Но он больше не пел. А в это время запела другая страна – ласковые маи и разные юры в ассортименте, на которых воспиталось одно или даже два поколения молодежи. Сейчас, когда ветер времени сдувает всё наносное – и в политике, и в литературе, и в музыке, – фигура Магомаева вырастает в свой полный исторический рост. Рост огромный.
А единственным недостатком Магомаева были сигареты. Он курил до трех пачек Marlboro в день. Если кто-то из старших по возрасту укорял Магомаева – мол, так много курить опасно, он тут же (кавказское воспитание!) тушил сигарету, но говорил: знаю, бросить не могу.
Он стал вторым исполнителем песни «Куба, любовь моя!», написанной к приезду Фиделя Кастро в СССР в 1962 году. Пел менее театрально, но очень по-своему, по-магомаевски.
