Вынул трубку. Курил Астафьев махорку — иного табаку не было. Впрочем, находил, что махорка — табак здоровый и вкусный, если привыкнуть. А привык с тою же легкостью, как за границей привыкал к гаванской сигаре.
…Раньше у Астафьева была здесь квартира; сейчас остались за ним две комнаты… Зарились и на вторую комнату Астафьева, где у него оставалась библиотека, но пока комнату он сумел отстоять охранительной бумажкой, по своему преподавательскому званию. Зимой она была холодна и необитаема, летом он рассчитывал в ней работать и принимать, если только будет кого принимать и над чем работать.
Придя, переоделся, набил новую трубку и взял книгу.
Вместе с запахом навоза и нечистот проникал в окно и весенний воздух. И чтенье не ладилось….
В дверь постучал жилец… говорили о делах политических и ругали махорку:
— Словно опилки стала.
— Опилки и есть.
— Духу в ней нет настоящего.
В дворницкой воздух от трубок был тяжел, густ, сытен и уютен… И хоть любил тепло и табачный дух, а все же отворил ненадолго дверь своей дворницкой: «С этой, с нынешней махорки, ежели сейчас спать лечь, — обязательно угоришь. Из чего ее только делают?! Один обман!»
