Позвонил телефон:
— У меня есть предложение. Не удивляйся. Существует Сигарный союз. Люди собираются и курят сигары. Что-то вроде клуба любителей санскрита. Дымят, молчат, пьют вино. Приходи завтра вечером в клуб. Подымим, побеседуем, повспоминаем.
…Сигарный клуб помещался в ампирном особняке у Чистых прудов. Пётр Дмитриевич постоял у янтарного, с белыми колонами, фасада, любуясь чугунным балконом и таким же, из узорного чугуна, крыльцом…
— Вы к кому, господин?
— К Фаддею Аристарховичу, — ответил Пётр Дмитриевич, разглядывая стены прихожей, увешанные фотографиями именитых курильщиков с сигарами во рту. Среди портретов были те, кого Пётр Дмитриевич видел на телешоу, в репортажах из Думы, а также важные незнакомцы, быть может, банкиры, промышленники, послы.
— Пётр Дмитриевич, я вас встречаю. Меня зовут Майкл Вякио. Фаддей Аристархович вас ждёт! — скорым шагом к нему подошёл человек с усиками на круглом лице. На нём были клетчатая кепка, ладный пиджак из клетчатого сукна, на ногах — вязаные гетры. Он напоминал шофёра, который водит автомобиль с клаксоном. — Здесь у нас бывают миллиардеры, принцы крови, отставные разведчики. Мы вам очень рады, Пётр Дмитриевич.
Любезный человек в клетчатом одеянии проводил Петра Дмитриевича коридорами и ввёл в просторную залу с колоннами. Здесь было сумрачно, мглисто. Стояли кожаные диваны и кресла. В них расположились курильщики. Загорались и гасли огоньки сигар. Поднимались вялые дымы, медленно текли, сливались, тянулись к потолку, где слабо светлела роспись, — колесница, богиня, летящие купидоны.
— Вон, видите, господин в чёрном смокинге? — осторожно с порога указывал Майкл Вякио. — Это вице-президент “Альфа-банка”, старейший член нашего братства.
Костлявый старик с лошадиным черепом погрузился в кресло. Во рту его торчала сигара. Он сделал вдох. Красный уголёк загорелся в сигаре. Двумя пальцами он вынул изо рта сигару. Задвигал подбородком, толстыми губами. Выпустил колечки дыма. Колечки излетали одно за другим, текли вверх, медленно увеличивались в размерах.
— Рядом с ним, в малиновом смокинге, владелец сталелитейной компании. Друг президента.
Узколицый господин с зоркими глазами стрелка сделал затяжку. Сжал губы в трубочку и выпустил струю дыма, целясь в дымные кольца соседа. Струя пронзила кольцо, рассекла, и кольцо, как сбитый самолёт, стало снижаться и падать.
— А рядом, видите, в вязаной кофте? Это разведчик-нелегал, работавший в Бельгии. Его вернули в Россию по обмену.
Рыхлый толстяк в домашней блузе отвалился на диване, закрыл глаза, раскрыл оскаленный рот. В опущенной руке дымилась сигара. На пальце блестел перстень. Изо рта медленно валил дым, будто внутри у разведчика что-то тлело, чадило. Там истлевало его нелегальное прошлое.
— А вот и Фаддей Аристархович!
Фаддей появился из сумрака, и Пётр Дмитриевич подумал, что Афродита родилась из морской пены, а Фаддей был сотворён из табачного дыма…
— Майкл Вякио, принесите нам сигары! — попросил Фаддей, увлекая Петра Дмитриевича в уединённый угол залы, где стояли два кожаных кресла и столик с бокалами и бутылкой вина. — Поставим дымовую завесу, чтобы нам никто не мешал.
Фаддей принял от Майкла Вякио две сигары. Серебряными щипчиками откусил у обеих концы. Одну из сигар передал Петру Дмитриевичу, дождался, пока тот взял её в рот. Зажигалкой с газовым язычком поджёг сигару, наблюдая, как Пётр Дмитриевич делает первый вдох. Тлеющий огонёк погрузился в табачные листья. Фаддей закурил свою сигару. Удобно уселся в кресле, закинув ногу на ногу, и выпустил дым в сторону Петра Дмитриевича, но не в лицо, а мимо, вдоль виска.
— Ну, мой друг, расскажи, как ты жил эти годы?
— Всего не расскажешь. Много странствовал, от Магадана до Смоленска. Один раз тонул в Мезени. Другой раз едва ни замёрз в Хибинах. Били кастетом в Туле. Стреляли из дробовика под Ростовом. Уцелел, как видишь.
— Собирал “русские коды”?
— Они, как зёрна. Ими засеяна вся русская пашня.
— А где урожай? Снопы обмолочены, а хлеба нет. Одна мякина.
— Что ж, придётся перебирать мякину, выискивать оставшиеся зёрна, вновь засевать русскую пашню, дожидаться нового урожая.
— Уж не знаю, наполним ли мы когда-нибудь наши русские амбары? Вкусим ли досыта хлеба?
— Лишь бы снискать хлеб небесный, а насущный приложится.
Они дымили. Пётр Дмитриевич не глотал вкусный дым. Выдувал его обратно. Его дым сливался с дымом Фаддея, и их дымы общим облаком поднимались вверх…
— Я услышал о тебе, Петрусь, когда находился в Америке. По интернету прочитал твои статьи о “Русской Мечте”… Потом узнал про “Таблицу Агеева”. Меня это поразило. Ведь я, как и ты, изучаю “русские коды”. Ищу их в “Повести временных лет”, в русских волшебных сказках, в учении старца Филофея и патриарха Никона. Я перечитал всю русскую поэзию, её “золотой век”, “век серебряный”, Маяковского, Твардовского. Я тоже хотел составить таблицу, в которой “русские коды” стройно воплощались бы в “Русскую Мечту”. Не получилось. Все коды рассыпались, враждовали друг с другом. “Мечта” не складывалась. Как ты пришёл к своей “Таблице”? — Фаддей выпустил дым, который свился в спираль и, как вьюн, устремился ввысь.
Пётр Дмитриевич не глотал дым, держал его во рту, чувствуя гортанью и нёбом горьковатую прелесть тлеющих листьев. Открывал рот, плавно выпускал дым на свободу. Облако медленно расплывалось, и Петру Дмитриевичу казалось, что вместе с дымом улетучиваются несколько секунд его жизни.
— “Таблица Агеева” явилась мне во сне. Как Менделееву его таблица. <…> Но в ней присутствуют ещё не все элементы… Я должен открыть ещё несколько кодов и найти им место в “Таблице”. И главное, я должен обнаружить ключевой код, который оживит всю “Таблицу”, превратит её в могучую силу. Ключ “живой воды”, который оросит “Таблицу” и с её помощью воскресит народ. Я ищу этот таинственный ключ, волшебный родник русской жизни.
…Пётр Дмитриевич старался прочитать письмена, которые выводила сигара Фаддея. Они казались ему арабской вязью. Или персидским орнаментом. Или китайскими иероглифами. Или шумерской клинописью. Их смысл оставался сокрытым, и только завораживала дымная струйка, выводившая витиеватую строку.
— Я не могу открыть тебе “Таблицу”, Фаддей. “Таблица” — сокровенная власть. Кто владеет “Таблицей”, обладает властью, способной устремить Россию в великое будущее, вернуть русскому народу непочатые силы. Или, если “Таблица” попадёт к врагу, с её помощью можно погубить народ, навсегда запечатать Россию в чёрных пещерах истории. Я храню “Таблицу Агеева” там, где её не достать врагу. Я поместил её в моего домашнего кота Кузьмича. Кот хранит её, а не я. Не хочу, чтобы “Таблица” попала к врагу, и враг поступил с “русскими кодами”, как поступили с ними в горбачёвскую перестройку.
— Я предоставлю тебе мой сейф. В него невозможно проникнуть чужому. Он снабжён электронными замками, такими системами, которые охраняют склады ядерных боеприпасов, золотые слитки в банке. Положи “Таблицу” в мой сейф, и ключи будут только у тебя и у меня.
— Я не могу открыть тебе “Таблицу”, Фаддей. Только президенту.
— Ты мне не веришь? Ведь у нас с тобой одна судьба, одна война. Нас покалечил один и тот же взрыв. Одна и та ж перестройка. Мы вместе сбивали с партийного фасада золочёные буквы, и ты держал в руке сбитую мной букву “М”. Мы русские люди. Как никто, любим Россию, хотим её возродить. Вооружить русский народ накануне тяжёлых испытаний. Если надо, отдадим за Россию жизнь, как отдавали жизнь за нашу красную исчезнувшую Родину!
У Петра Дмитриевича плыла голова. Дымы, его окружавшие, казались разноцветными облаками, и он парил среди разноцветных облаков на воздушном шаре. Огонь на конце сигары проникал вглубь, сжигал табачные листья, превращал в дым душистые смолы, пьянящие эфиры, наполнял дурманами лёгкие, летал по крови и возвращался в воздух в виде голубого дымного облака. В этом облаке витала душа курильщика, его тайные чувства и помыслы.
Пётр Дмитриевич любил Фаддея, чувствовал свою с ним тайную связь. Оба были порождением взрыва. Оба встретились, чтобы вместе совершить великий подвиг во имя ненаглядной Родины. Оба исповедовались друг другу, но не словами, а летучими дымами…
— Хочу познакомить тебя, Петрусь, с господами, прилетевшими в Москву из Америки. Они прилетели охотиться за “русскими кодами”. Охотиться на тебя, Петрусь. Я знаю об их задании. Я работал с ними в Бостоне. Они умны, жестоки. Они умеют под пыткой выбивать из человека информацию. Умеют водить боевые истребители. Умеют взламывать социальные сети. Я предлагаю тебе защиту. Мы спрячем “Таблицу Агеева” так, что они её не достанут. Но ты запомни их лица и берегись их!
Фаддей поднялся из кресла и повёл Петра Дмитриевича через залу.
Пётр Дмитриевич заметил, как по зале движется Майкл Вякио. Тот держал в руках сачок, каким ловят бабочек. Осторожно приближался к облаку дыма, ловко вычерпывал, уносил куда-то и вновь возвращался. Искусный ловец, он подкрадывался к добыче, улавливал вялый клуб дыма и бережно уносил.
— Что он делает? — Пётр Дмитриевич зачарованно наблюдал охоту за дымами.
— Майкл Вякио коллекционирует дымы известных персон. У него огромная коллекция. Ты можешь подарить ему свой дым.
Несколько диванов и кресел были сдвинуты, образуя купе. Здесь уединились три курильщика, чем-то похожие один на другого. Все трое были в чёрных смокингах, с усами, колючими, пушистыми, вразлёт. Усы закрывали верхнюю губу, из-под которой истекал дым. Казалось, вместе с сигарами дымятся усы.
Фаддей не представил Петра Дмитриевича, но каждого американца называл по имени. Пётр Дмитриевич, опьянённый дурманом сгоревших листьев, не запомнил имён. Опустился в кресло и стал наблюдать, как дым просачивается сквозь усы курильщиков, и те одинаковыми движениями языка выталкивают дым изо рта.
— Надо признать, что наша работа не была доведена до конца, — произнёс тот, что имел усы щёткой. Он говорил на прекрасном русском, и лишь конец фразы слегка загибался вверх, как восточный чувяк. — Нами были уничтожены все “советские коды”, “красная” Россия пала и, казалось, больше не возродится. Но, видимо, оставался ещё один неведомый код, малый ключик, который не удалось обнаружить. Русские спрятали его в какое-нибудь русское животное, в сказочную утку или в зайца. Может быть, укрыли его в дупле дерева или на кончике сосновой иглы. Мы должны отыскать этот код, чтобы ошибка не повторилась. Не случилось воскрешения русских.
…Петру Дмитриевичу казалось, что он кружится в вальсе. Так действовал на него табачный дурман. Он понимал, что сидящие перед ним усачи были врагами, принимавшими участие в убийстве его “красной” Родины, и явились в Москву, чтобы добить Россию. Он не испытывал ни вражды, ни страха. Дымы действовали на него, как наркоз, снимавший боль и гасящий бдительность. Рядом сидел его друг Фаддей, готовый защищать драгоценные коды, сберегать от врагов “Таблицу Агеева”. Продолжая вальсировать под хрустальными люстрами, среди восхитительных дам и блистательных кавалеров, Пётр Дмитриевич произнёс:
— Вы хотите узнать, господа, где таится русский волшебный код, коим совершится воскрешение России? Этот код таит в себе Пушкин, потому в него и стреляли, но промахнулись. Этот код хранится в “коте учёном”, а также в сосновом дупле возле дома старого космиста. Он сбережён в Победе, которую пытались отнять у русских, поливали грязью, жгли огнемётами, били из танков у Дома Советов. Но русские перенесли Победу из “красного” времени в нынешнее. Так выносят из окружения знамя полка, наматывая его на простреленную грудь. Переносят через линию фронта, поднимают, и под знаменем вновь собирается полк. Не трудитесь, господа, отыскивать этот “русский код”. Завтра я отправляюсь в Новый Иерусалим, где хранится тайна главного русского кода — “Кода Победы”. Вам его не найти, господа. Вам не помогут никакие усы! — Пётр Дмитриевич встал с лёгкостью молодого танцора, продолжил кружение. Майкл Вякио махнул перед его глазами сачком, стараясь поймать облако дыма, но промахнулся, и дым улетел к потолку, где богиня неслась на колеснице в окружении купидонов.
— Хочешь посмотреть хранилище дымов? — Фаддей взял Петра Дмитриевича под руку, чтобы тот не упал, — Ты зря сообщил этим трём колдунам, что отправляешься завтра в Новый Иерусалим. Как бы они не увязались за тобой.
— Что ж, покажите мне ваш колумбарий! А эта усатая троица мне не помеха.
Майкл Вякио, отложив сачок, повёл Петра Дмитриевича и Фаддея вниз по лестнице на подземный этаж, где располагалось хранилище. Вдоль стен от пола до потолка высились стеллажи. На них плотно стояли стеклянные сосуды. В каждом что-то неясно туманилось. Это были дымы, которые когда-то излетели из уст знаменитых курильщиков. Сами знаменитости были давно мертвы, а их дыхание вместе с дымом уловлено в сосуды.
— Здесь есть дымы русских царей и русских писателей, — пояснял Майкл Вякио, бережно касаясь сосудов. — Есть дым Витте и Струве. Дым Зинаиды Гиппиус и Владимира Маяковского. Дым Гесса, взятый у него в тюрьме Шпандау за неделю до самоубийства.
— Что вы делаете с этой драгоценной коллекцией? — поинтересовался Пётр Дмитриевич, постепенно освобождаясь от табачного дурмана.
— Каждый дым содержит тайну человека, курившего когда-то сигару, — пояснял Майкл Вякио. — Если вдохнуть этот дым, вам откроется эта тайна. Мы узнаём тайны дымов и пишем историю, основанную не на слухах и случайных документах, а на помыслах тех, кто творит историю.
— Какие же тайны вам удалось разгадать?
— Вот, например, дым Наполеона. — Майкл Вякио тронул сосуд, в котором таилась голубоватая дымка. — Отведав этого дыма, мы выяснили, что между Наполеоном и Александром Первым был заключен Пакт о ненападении, который имел секретные протоколы. По этим протоколам совершался раздел мира между Россией и Францией. России отходила Индия, бывшая тогда английской колонией, а Наполеон забирал себе Африку, Австралию и саму Британию…
— А какой дым я могу отведать? — продолжал настаивать Пётр Дмитриевич.
— Пожалуй, дым от сигары Василия Ивановича Чапаева.
— Чапаев курил сигары?
— Он разгромил штаб Колчака и нашёл там сигары. Перед атакой он курил сигары…
Петр Дмитриевич ухватил губами трубочку и втянул дым.
Почувствовал слабый ожог, будто проглотил капельку уксуса. Ему показалось, что в язык укусила пчела, и он вскрикнул от боли. Жаркая боль проникла в сердце, и оно расширилось, взбухло. Глаза стали выпучиваться, полыхнул ослепительный свет, и Петра Дмитриевича подхватило, помчало, понесло. Кругом свистело, грохотало. Сливались размытые дали. Мелькали города, реки, горы. Летели звёзды. Визжали осколки. Это были осколки разорванных планет и рассечённых галактик. Пётр Дмитриевич мчался в седле с криком: “Даёшь”! В руке сверкала верная сабля с отражением Млечного пути, и от неё отлетали отрубленные головы встречных планет.
Пётр Дмитриевич очнулся. Майкл Вякио и Фаддей приводили его в чувство. А Пётр Дмитриевич, испытавший восторг русской атаки, помещал в свою “Таблицу” ещё один русский код — “код Чапаева”…
