Почему мир, уже привыкший относиться к курильщику как к колорадскому жуку, вдруг вернул престижный статус сигаре? Психологический механизм этого неожиданного переворота не так уж сложен. Это – постникотиновый синдром, наглая, как всегда у проигравших, реакция на объявленную курильцикам войну. Сигара – наглядный до вызова символ свободы, которая позволяет каждому выбрать себе свою дорогу к кладбищу. Табак, конечно, остается смертоносным зельем. По-прежнему курить – здоровью вредить, но уже – с максимальным удовольствием.
Сартр, писавший в «Бытие и ничто» и о сигаретах, выделял в них пролетарскую одинаковость: взаимозаменяемые и безличные, они неузнаваемы в пачке. Дитя конвейера, дешевая, невзрачная и непритязательная сигарета не требует к себе уважения. Отношения с ней строятся не на любви, а на необходимости – не с ней хорошо, а без нее плохо. Говоря короче, сигарета похожа на шлюху, сигара – на гейшу. Она – штучна, экзотична и достаточно дорога, чтобы диктовать место и время свидания. Сигарета сопровождает другие дела, сигара их исключает. Она требует безраздельного внимания. Правильно курить сигару, то есть делать две затяжки в минуту, вдыхая, но не глотая, как вино – дегустаторы, дым, – искусное времяпрепровождение, отнимающее от тридцати минут до полутора часов.
Сигара – бунт против спешки. Соблазн ее не столько в табаке, сколько в антракте, изымающем курильщика из обычного течения жизни и обрекающем его на упоительное безделье. В мире Штольцев сигара – Обломов. Как и он, она хороша своей абсолютной бесцельностью.
