«Молодость без молодости», США, Германия, Италия, Франция, Румыния, 2007, 124 мин. По повести Мирчи Элиаде. Продюсер, автор сценария и режиссёр Френсис Форд Коппола, оператор Михай Малаймаре-младший, композитор Освальдо Голихов. В ролях: Тим Рот, Александра Мария Лара, Бруно Ганц, Анамария Маринка.
Такая же история случилась с Фаустом: проснулся он как-то утром молодым. Правда, за это он продал душу дьяволу. С профессором лингвистики Домиником Матеем это случилось, хоть и не без участи сверхъестественных сил, но не по доброй воле: просто в него ударила молния, и он стал молодеть. Знаменитый румынский писатель и историк религий Мирча Элиаде, по чьей повести снят этот фильм, большой мастер необъяснимых ситуаций. Особенно его завораживает идея обратимости времени. С точки зрения математики, в этом нет ничего невозможного: по любой координате (а время, несомненно, является одной из координат существования материи) теоретически можно двигаться в обе стороны.
Вопрос о том, не является ли вся наша жизнь сном, привидевшимся некоему неизвестному разуму, тревожит человечество не первую тысячу лет. Когда именно Доминик Матей начинает грезить, не вполне ясно. Но, скорее всего, так называемой реальности принадлежит только самый первый эпизод, в котором престарелый профессор лингвистики оплакивает свою заканчивающуюся жизнь, потому что он так и не смог завершить единственное исследование своей жизни: книгу по истории языка. Всё остальное содержание фильма является не событием в буквальном смысле слова, а скорее размышлением, облечённым в переживание, длящимся считанные минуты перед смертью профессора, но воспринятым как долгое течение лет.
Не случайно профессией Доминика, в имени которого кроется латинское слово «Бог», является исследование языка. Доминик не только изучает множество древних языков, но и изобретает свой собственный искусственный язык, чтобы зашифровать своё послание потомкам ХХI века. Язык позволяет ему дистанцироваться от мира, отрешиться от физического окружения, разделить восприятие на фрагменты и манипулировать ими: в момент отчаяния Доминик так ясно представляет себе, как он покончит с собой, что своей мыслью творит новую реальность.
Фильм полон религиозных двусмысленностей. Покончить с собой от безысходности и бесцельности дальнейшего существования Доминик решает на Рождество, но осуществление задуманного откладывает на Пасху. В конце истории он мистическим образом возвращается в тот самый рождественский сочельник 1938 года, когда мы с ним и познакомились. Удар молнии на Пасху, предотвративший его самоубийство и подаривший ему вторую молодость, и смерть в Рождество заставляют вспомнить о знакомом многим религиям восприятии смерти, как истинного, духовного рождения.
Когда молния пронзает профессора Матея, кто-то суеверно бормочет: «Кто умрёт на Пасху, идёт прямо в рай». Не является ли вожделенным раем для любого интеллектуала возможность вернуть обострённую юношескую эмоциональность, сохранив накопленные знания, и вдобавок обнаружить у себя фантастическое усиление умственных способностей. Мало того, возрождённая сознанием профессора его бывшая возлюбленная, покинувшая его из-за недостаточного внимания к ней и его чрезмерной увлечённости работой, оказывается не только влюблена в него без памяти, но ещё и наделена столь же
сверхъестественными, как и он сам способностями. Теперь она, таинственным образом перевоплощаясь в живших тысячелетия назад девушек, может помочь профессору завершить труд его жизни. В своих поисках праязыка Доминик пытается нащупать мыслью ту эпоху, когда преграда вещества, материальный мир, ещё не встал между человечеством и духовными иерархиями. В своём движении назад во времени Доминик стремится добраться до эпохи разделения, когда духовное и физическое начала ещё были слиты.
Но время иллюзорно даже во сне: возвращаясь всё дальше к истокам человеческого языка, Вероника начинает стремительно стареть, и спасти её от преждевременной смерти может только немедленная разлука с нарушившим правильный ход времени Домиником. Слишком глубокое погружение в мир духа чревато смертью. Для продолжения материального существования, надо отказаться от духовных поисков, и Доминик гонит от себя Веронику, чтобы она прожила свою земную жизнь. Сам же после её ухода он возвращается к источнику своего контролируемого сновидения — в тот рождественский сочельник, когда он задумал «открыть голубой конверт». Поняв природу вселенской иллюзии, он очень быстро покидает свою материальную оболочку, которая стареет и умирает, и «просыпается» к истинной жизни.
Доминик реализует божественный потенциал своего имени и творит себе новую жизнь, распадаясь на две личности: действующую и наблюдающую. Как некогда Бог создал человека, чтобы получить возможность думать о себе, так и профессор Доминик экстраполирует двойника, чтобы осмыслить свою жизнь. Из-за зеркальной поверхности, так часто служившей в искусстве символом перехода в иной мир, двойник предупреждает Доминика об опасности, наблюдает за ним, комментирует его действия — в общем, делает всё то, что обычно делаем мы сами, чуть отстраняясь от происходящего. Именно гибель двойника в разбитом отражении, разрушение пути в Зазеркалье и приводит профессора к пробуждению в том времени и состоянии, когда он начал предаваться излишне глубоким размышлениям о своей напрасно прожитой, не принесшей плода жизни. Профессор Доминик подобен Брану, герою исландских саг, который мог сохранить своё бессмертие, только избегая родных берегов. Но в отличие от благоразумного Брана, Доминик Матей возвращается в родной город, вторично пережив крах своей жизненной мечты.
В момент смерти в руке профессора, хоть и не сумевшего реализовать свой второй шанс, появляется роза. Две другие материализовались как доказательство реальности двойника, его неограниченной власти над материальным миром. Роза служила мистическим символом так многим религиям и эзотерическим школам, что лучшего образа присутствия вечности во времени не надо было и искать. В последнем кадре лежащий на снегу профессор и всё окружающее исчезают, остаётся же только роза — портал в мир сущностей.
В весьма ироничной форме фильм подсказывает нам, что вещи, которые современное сознание признаёт реальными, надёжными и доказанными (как, например, однонаправленность движения времени), на самом деле — лишь вопрос интерпретации, немногим больше, чем игра света и тени. Впервые впав в транс и ощущая себя древней буддисткой, не понимающей никакого языка, кроме санскрита, Вероника требует у окружающих объяснения происходящего. Тогда специально вызванный из Рима профессор востоковедения объясняет ей, что всё, что она видит, является майей, частью иллюзорной природы сна. Последовательнице одной из ранних школ буддизма такое объяснение кажется совершенно понятным. В самом конце истории, начиная просыпаться к реальности, Доминик напоминает своим коллегам одну из самых известных даоских легенд о философе Чжуан-цзы, которому снилось, что он бабочка, но при этом он не был уверен, что не является бабочкой, которой снится, что она — Чжуан-цзы.
Главенство духовного начала над материальным дивно передано в эпизоде, когда лёгким дуновением двойник заставляет исчезнуть засыпающего Доминика. Мыслящий двойник отменяет реальность своего действующего близнеца, и путь земного Доминика неизбежно оказывается чреват неудачей и смертью. Возвращённая молодость, суперспособности, идеальное сочетание любви и профессиональной реализации, символизирующие единение эмоционального и аналитического начал, — всё бессильно: в конце воображаемого пути он оказывается там же, откуда начал. Кроме одного: розы — извечного символа мистического знания.
Ирина Светлова ©
кандидат искусствоведения
Брюссель
специально для Сигарного портала
