первый вице-президент Московского сигарного клуба
Сегодня поговорим о никарагуанском сигарном бренде, который имеет российские корни. Эта сигарная марка стала второй российской после Bossner. Ее создал знаток сигар и просто интересный человек, знакомый всему и не только российскому сигарному сообществу, — Вячеслав Кирсанов. И кто, как не сам создатель может рассказать о своем творении и его возрождении лучше всего?! Поэтому сегодня я публикую одно из многочисленных интервью, данное Вячеславом одному из сигарных изданий.
«Я пришёл в бизнес в 87-м, сразу после возвращения из армии и, как любой мало-мальски нормальный человек, прошёл через все этапы – кооператив, палатки, магазин и так далее… Сначала шлёпали алюминиевые цепочки, всякие блестелки – в стране-то ничего не было… Потом пошли другие дела. Мой приятель работал в тресте ресторанов и столовых Дзержинского района. У них были связи с пивзаводом, и мы через свой кооператив стали торговать пивом. В 1991 году государственные предприятия перестали отпускать пиво кооперативам, и наш бизнес мог накрыться. Но! Мы нашли ход – стали получать пиво через … театр! На театр можно было получать пиво, а на кооператив нельзя. Прикол, да? Московский музыкально-драматический театр «Арлекин» под управлением Сергея Мелконяна был единственным частным театром, который я тогда знал. Представьте – я приносил на пивзавод гарантийное письмо на бланке этого театра, там стояла двухцветная красно-чёрная печать – всё очень солидно. В общем, мы брали пиво и продолжали развозить по тем же точкам. В те времена можно было взять товар на одной улице и продать на соседней с коэффициентом 100%. Мы брали пиво на пивзаводе по шестнадцать копеек (и ещё получали пять копеек за возврат тары) и продавали в шашлычной на ВДНХ по рублю, потом по рубль тридцать, потом по два. И ещё как продавали! К концу 91-го у нас с партнёром уже была сеть палаток: на Павелецком вокзале, на ВДНХ, на Цветном. Продавали всё – «Марс», «Сникерс», спирт «Рояль», ликёры… Не у каждого художника в палитре найдётся столько красок, сколько разноцветных ликёров стояло в моих палатках.
Я ещё начал лепить всякие полуфабрикаты – гамбургеры, пиццу, пельмени… И если говорить о деньгах, тот период – с начала девяностых и до чёрного вторника 1994 года, — наверное, был самым лучшим. Но я тогда был глупым и всё прочугунивал. Завтракать ездил в гостиницу «Москва» на такси, машину украли – купил другую, квартиру «вынесли» — купил всё заново и лучше прежнего. Дурил как мог. Деньги падали в ладошку легко и точно так же легко утекали сквозь пальцы.
В нулевые, то есть в двухтысячные, деньги тоже зарабатывались легче, чем сейчас, но уже было понимание, что их нельзя разбазаривать, надо откладывать. Каждую пятницу я шёл в обменник, покупал доллары и нёс их домой. И было здорово.
Кубинская La Corona была первой проданной мною сигарой. Это была ещё палаточная эпоха, я закупал товар на всяких оптовых базах, и вот на одной из них – в подвале детского сада на Малой Бронной, увидел сигары. Стоили они каких-то смешных денег – меньше доллара штука. Была весна 1992-го, доллар стоил сто двадцать – сто сорок рублей, а сигара – где-то рублей семьдесят. Я взял на пробу. У нас была палатка напротив рынка на Цветном бульваре, то есть рядом с цирком, и там они хорошо пошли. Позже выяснилось, что эти сигары выкупал один и тот же человек – цирковой. А потом, во время гастролей, он их продавал.
Это был мой первый опыт продажи сигар. Арифметика тогда была простой – умножаешь на два, и на это живёшь. Мне было всё равно, что продавать, — главное, чтобы продавалось. А сигары расходились не больше коробки в месяц, а может быть, и меньше. Они лежали в палатке и жарились на солнышке… Через какое-то время смотришь – они с одной стороны светлые, а с другой – тёмные. Мы их периодически поворачивали, чтобы они равномерно выгорали. Сигары как бизнес появились у меня только весной 1998 года, — как раз накануне кризиса. Но прежде я занялся табаком. Один из моих киосков стоял у северного входа ВДНХ. И как-то весной 1994 года туда приехал парень на велосипеде. Это был Сергей Нейман. В рюкзаке у него были сигариллы Cafe Creme, табак и трубки Amphora. Нейман тогда работал в компании «Арома», которая фактически была монополистом на рынке табака и сигарилл. Они возили Henri Wintermans – сигариллы, «машинку» и единственные их сигары ручной скрутки – Chambord. И мы стали работать. По мере увеличения ассортимента «Аромы» увеличивался ассортимент у нас. И в какой-то момент всё это перестало помещаться в палатке. Мы решили взять секцию в павильоне «Москва». Поработали два месяца и ушли жёстко в минус. Видимо, табачный магазин как таковой не выдерживал. Но мой партнёр сказал, что у нас просто неудачное место, — надо искать помещение в городе. У меня всё ещё было производство полуфабрикатов, и один магазин на Кожевнической улице задолжал мне кучу денег. Вот им и пришлось отдать своё складское помещение в счёт долга. Мы сделали ремонт в деревянном стиле, обили всё вагонкой и весной 1996-го открылись. Но это был, конечно, никакой не бутик. Это был магаз.
Там продавалось всё то же самое, что и в палатке, — Cafe Creme, Wintermans… А сигары? Ну, мы их положим – они лежат, сохнут. Трубки поставим – они стоят… Всё вроде бы красиво, но ни хрена не продаётся. Месяца три помучились, потом решили, что рановато ещё для магазина. В Москве тогда было три табачных магазина. Видимо, четвёртый по тем временам был перебором. Но мне стало как-то обидно, — ладно, думаю, ещё немного помучаюсь. Твердолобость такая… Мой отец наполовину армянин, стало быть, я – на четверть. А мой дед – из Карабаха. Даже среди армян карабахские считаются самыми настырными и упрямыми. Есть такая поговорка — «ишак карабахский». Он прёт, пока своего не добьётся, и его не переубедить. Может быть, поэтому в Карабахе самая высокая плотность Героев Советского Союза на душу населения. Там есть одна деревня в тысячу домов, откуда родом больше сотни Героев, с десяток – дважды Героев, и три Маршала Советского Союза.
Видимо, упёртость передалась мне как генетическая черта. В общем, я решил ещё помучиться, и мучился какое-то время, пока ко мне не пришёл один человек с предложением продавать «фонайкенские» табаки.
Шёл 1996 год. Из Питера приехал Вадим Касперский и сказал, что представляет в России продукцию Von Eicken. И я начал продавать Von Eicken через Вадика. Потом, в 97-м, подписал контракт напрямую – сначала на табаки, а через год – на сигары. Первыми сигарами были Von Eicken Private Label. Продавать их было непросто. Тогда все, так же, как и я, знали только Amphora и Captain Black. Вкусно пахло, девочкам нравилось, и все говорили: ух, как классно! Сейчас всё это продаётся плохо, потому что мы выросли: эпоха сладких табаков, так же как эпоха цветных коктейлей, в далёком прошлом.
Так вот, я со своими сигарами Von Eicken ездил к Тольскому на Покровку и к Фирузу Натановичу в «Гавану» — убеждал, уговаривал. Потом пошли оптовики из регионов. Помню, в Перми хорошо продавались Springwater и Private Club – тоже сладкие и ванильные. Хорошо брали «фонайкенскую» машинку – Don Antonio, Candleligh. Потом у меня появились сигары Charles Fairmorn – доминиканская линейка Belmore (её сейчас не существует) и гондурасская Charles Fairmorn Tradition.
Потом я познакомился с чехом Йозефом Станиславом. У него была уже известная компания Mostex Group, и он импортировал в Восточную Европу трубки, табак и сигары. Через Mostex к нам пошёл ирландский бренд Peterson. Но эти сигары продавались только за счёт того, что были в тубах. Тогда вообще хорошо шли тубированные сигары. Я думаю, привлекала упаковка, — это как с коньяком, который обязательно должен быть в коробочке.
Вместе с Mostex у меня появились первые хьюмидоры. Йозеф пообещал нам хорошие цены, если мы зарегистрируем представительство его компании в России. Мы это сделали, и у нас появились сначала хьюмидоры Ser Jacopo, потом – Savinelli. Они стоили дорого, их покупали по большим праздникам. Основными потребителями завезённых нами хьюмидоров были мы сами. Объёмы росли, и, чтобы всё это продавалось, надо было рознице предлагать «комплексный обед» — вот вам хьюмидоры, гильотины, спички, пепельницы, — пользуйтесь! Главное – продавайте и платите деньги.
Но, надо сказать, для тех объёмов и для того рынка дела шли совсем неплохо. Хотя после дефолта 98-го мы прилично потеряли… Около сотни тысяч долларов… Кстати, знаете, какие метаморфозы бывают в жизни? Я в конечном итоге ушёл от пончиков к сигарам, а Вадик Касперский ушёл от сигар к пончикам. Сейчас у него в Питере два или три кафе «Пироги».
Это как в анекдоте… Можно большую бригаду дворников вооружить теми граблями, по которым я прошёлся. И знаете, что? Меня можно назвать фаталистом или глупцом, но я ни о чём не жалею.
Было желание набрать побольше эксклюзива, стать таким крутым торговцем сигарами. Хотелось всего нахапать и стать модным. Удалось? Ну, возможно, в какой-то момент мне так показалось. Было такое, когда я подумал: ну всё, всё здорово, у меня есть контракт с тем, тем и этим, плюс я ещё делаю свой бренд. И как только я убедил себя, что я уже модный, это стало началом конца. Я как раз сейчас выхожу из этого состояния. Если ты не будешь расти, увеличивать линейки, делать новые бренды, если остановишься – пойдёшь назад.
Я понял, что хочу делать свои сигары, после первой же поездки в Никарагуа и на Кубу в 2004-м. Первым, кто сказал мне о том, что я должен делать свои сигары, был Эдуардо Фернандес.
Звучит немножко глупо, но в этом есть доля истины – продавая чужие сигары, я рискую. Я вот всё время думаю, как раскрутить, как продать. Но всегда есть вероятность, что в какой-то момент тебе скажут – старик, пойми, ничего личного, но ты мало продаёшь. И не захотят продлить контракт. А здесь только я сам себе могу такое сказать. И это заставляет двигаться. У меня есть компания в Никарагуа, компания в США, есть собственная линия хьюмидоров.
Может ли собственный бренд быть у нас основным бизнесом? Конечно. Делаю ли я ставку на это сейчас? Ещё не знаю.
Если б не сигарный бизнес… Я бы занялся тем, чему когда-то учился. Я художник по металлу.
Моя первая сигара. Это случилось, когда мне было десять лет. Лето, деревня в Ставропольском крае… Сигары тогда ничего не стоили и, видимо, продавались в местном сельпо. Мы возились с велосипедами, а дед один сидел на лавочке и курил сигару. Отошёл, а сигару оставил на лавочке. Мы посмотрели, и – давай! Это была Partagas. Я сделал затяжку… У меня глаза чуть не выпали! Я кашлял не знаю сколько времени. И после того случая закурил только в армии.
Первая сигара, доставившая удовольствие. Осенью 1994-го мы с Гришей Мелкумовым (мы ещё не работали вместе) поехали в город Молодечно. Собирались на выходные, а остались на две недели. А что? Пончики лепятся, деньги идут… Перед поездкой заскочили на проспект Мира, взяли Romeo y Julieta Churchill. В Молодечно был большой парк, а в парке — дискотека, девушки… Вот там мы и закурили. И курили три дня. Белорусские девушки на нас смотрели, а мы от счастья надувались, как жабы. Было вкусно. В первый день. Во второй –уже горьковато. А в третий – я закурил, а она чего-то не идёт. Но всё равно было здорово…»
Продолжение следует…
