Место действия – вымышленный, но сильно похожий на МСК сигарный клуб на острове Вай в почти вымышленной азиатской империи. И закончился предыдущий отрывок тем, что президент клуба представил его членам выступающего – знаменитого американского маэстро Ника Селфриджа. Далее цитата:
Ну, тут у нас история, такая история… Вот он, знаменитый Ник — длинный, веселый, молодой, в не самой чистой майке без всяких FU, тут на ней выписаны все буквы до единой, и еще презерватив нарисован. А что – здесь это иностранные слова, на штраф не нарвешься.
Этот самый Ник, может, и был хорошим художником. Просто мало кто об этом знал. И так – до момента, пока он не создал полотно под названием «Смерть последней феминистки».
Тут все сложно потому, что композицию картины Ник не то чтобы украл, а скопировал. Есть такая суперзнаменитая и жутковатая работа, название которой у нас переводят (неправильно) как «Мастерский замах сказочного дровосека». Создал ее в позапрошлом веке не просто больной на голову, а совсем больной и сидевший в настоящем, том самом лондонском Бедламе Ричард Дадд. Работал восемь лет, вырисовывал странные, вытянутые лица, скошенные пласты реальности… а что вы хотите от человека, помешанного на все сто. Ну и есть там, в центре композиции, тот самый якобы дровосек и его замах – гениальное изображение человека, почти летящего в падении для нанесения удара.
Картина маленькая, меньше чем метр на метр. Но, по понятным причинам, знаменитая. Тут появляется американский безобразник Ник и представляет – да еще где, в центре беснующихся леваков, Нью-Йорке – свою картину. Вот с тем самым названием. Все смотрят и видят, что тут сильно увеличенная работа Дадда, метра этак три на четыре. И веселый мальчик с кувалдой точно так же замахивается и летит на цель, но цель – вот та самая последняя феминистка.
Такое даже кровавому маньяку Дадду не снилось. Оскаленные зубы, да что там – клыки. И две пылающие рубиновыми бусинками ярости глаза. Крыса, загнанная в угол.
Дадд знал, где выставить картину. Вполне реальная и пока живая феминистка кинулась на нее с рыданием и рычанием, пытаясь порвать холст ногтями. И порвала.
И картина эта, со швами и следами ее лап, была продана, как сообщали, за очень много долларов – тогда деньги еще были другими. Но тут на дом покупателя накинулись феминистки и устроили пожар. Сгорело многое.
Каково же было всеобщее удивление, когда абсолютно чистую картину выставили уже в более цивилизованных местах, и она была нетронутой. До момента, пока покупатель ее – за хорошие деньги — не пострадал от кислоты, которой плескались все те же подозреваемые. Картина пострадала тоже. Но уже через неделю ее показывали в Абу-Даби, где шейхи в порядке инвестиции купили ее, снова целую и чистую, за очень, очень много золотых динаров.
И художественный мир наговорил много слов на тему того, как такое могло быть и какая картина – оригинал.
— Все просто, — сразу же рассекретился Ник, вызывая симпатии своим глухим застенчивым басом. – Я с самого начала делал пять абсолютно одинаковых картин. Они все оригиналы.
Вот так, значит. На том выступление можно было бы и заканчивать – и народ тихо засмеялся, начал переговариваться. Сэр Ричард покашлял, гул стих. Тут Питер тихо вручил мне отличную китайскую «Великую стену», поскольку дегустация «Кобзона» откладывалась.
Я откинулся на подушки и обвел глазами толпу, как зонтиком накрытую облаками дыма (дым затем уносился через открытые окна бризом – тут было идеальное место для сигарного клуба, дом на высоком холме над морем, черневшем в отдалении).
Кто у нас тут? Западники, пара китайцев неизвестного гражданства, местные (я покосился на сидевшего рядом со мной монаха с военной выправкой). Женщины… что это?
Самый дальний от меня угол. Сидящих там заслоняют чьи-то спины и головы. Но – без малейших сомнений то была она.
Леди песка, держа сигару на отлете, чуть склонилась к другой женщине, они о чем-то шептались (а президент клуба посматривал на них, но почему-то не останавливал). Бледные волосы вымыты и сияют. На ней хитон, и неплохой, длинный, по последней моде – древнегреческий, с багровым узором по разрезу на боку.
Та, с кем Леди говорила – лица не видно, только взятые в узел черные волосы. Никаких драгоценностей. Она явно местная, на ней странно простое платье, с одним оголенным плечом, похожее на змеиную кожу и по цвету почти сливающееся с ее собственной темной кожей. Вот она чуть поворачивается, и я вижу резкий профиль. Красивая женщина – да, но прежде всего умная.
Но и бог с ней, а вот эта женщина моей мечты с плакатом насчет секса, то есть – извините – зиг-зига за динар… Членам сигарных клубов нет никакой необходимости быть богатыми людьми. Но все-таки сигара стоит, если она свежая, из магазина, а не из чьей-то коллекции, несколько дирхемов. Про коллекционные, типа легендарных «кобзонов», и говорить не надо, так же как и о том, что инвестирование в сигары даже более прибыльно, чем инвестирование в вино. То есть Леди – не нищенка с пляжа, и это как минимум.
— … Итак, берутся пять одинаковых холстов, — с удовольствием рассказывал тем временем Ник, улыбаясь во весь зубастый рот. – С помощью простеньких таких лазерных приспособлений… долго объяснять… на каждом холсте создается до омерзения одинаковая сеть реперных точек. Вы их намечаете, исходя из обычной репродукции вот этой вот великой работы с тем великим мастерским ударом. Точек очень, совсем много, они по сути воссоздают одноцветный рисунок того самого Дадда. Но дальше за работу беретесь вы. Смешиваются краски, с невероятной точностью воспроизведения оттенка – вы же дом свой иногда перекрашивали, да? Оттенки эти подобрать на компьютере – не проблема. И вместо одного удара кисти вы делаете пять таких ударов…
Леди откинулась на подушки, задумчиво полоща рот сигарным дымом – она явно знает, как это делается. Большая грудь – это хорошо или плохо? – задумался я. Другая женщина, ее подруга, сидит спиной, да и не в ней дело…
— …а в результате только искусственный интеллект может отличить одну картину от другой. Дальше: первая феминистка получила за свою акцию довольно немало денежек. А вот дальше эти твари с красными глазами уже работали предсказуемо и самостоятельно. И все расходы и доходы были учтены, никто не остался без прибыли, даже мой друг, у которого сгорел каменный сарайчик, где он держал картину. Всем хорошо. Кроме как феминисткам, конечно. Но кто сказал, что им должно быть хорошо?
