Матрос с кисточкой

Записки афисионадо

Алексей Апальков, ведущий рубрики «Вы в каком полку служили?»: Сегодня поделюсь с вами историей, найденной на Bigler.ru.

Итак…

— Вы к кому?

Верхний вахтенный остановил группу людей в новеньких синих ватниках и таких же синих штанах, направляющихся к нашей подводной лодке.

— Командир БЧ-5 на борту?

— Ага, а кто спрашивает?

— Доложите, прибыла специальная группа инженеров из Ленинграда для разметки корпуса.

Вахтенный нажимает клавишу «Каштана»:

— Центральный, прибыло четыре мужика и одна баба в синих фуфайках из Ленинграда корпус замерять.

— Кого замерять?

— Говорят, корпус…

— Пропустить.

Группа в легком замешательстве от услышанного, робко направилась к трапу. В каюте командира БЧ-5 было тесно, поэтому для проведения производственного совещания было решено переместиться в кают-компанию, в которой места было не намного больше, но зато ее стену украшало великолепное панно с видом на Неву и Охтинский мост, по которому скакали одинаковые лошадки, вырезанные из оберток пайковых шоколадок.

Через несколько минут прибыл строитель заказа по фамилии Золотухин и прозвищу Залепухин. Одновременный обладатель решительного лица профессионального боксера, фигуры Дуремара из «Золотого ключика», хриплого голоса карибского пирата, а также замечательной русской души камчатского разлива.

Цель сходки с участием высокоинтеллектуальных ленинградских товарищей была одна: как вырезать участок прочного корпуса лодки для извлечения наружу здоровенной сломанной железяки (не будем упоминать ее фамилию).

Дело в том, что крупногабаритное оборудование загружается в подводную лодку при ее строительстве до момента формирования прочного корпуса, поэтому его ремонт может производиться только внутри лодки.

Ленинградская группа привезла с собой революционное решение по вскрытию прочного корпуса для выгрузки старого агрегата и загрузки нового. Такое нестандартное решение значительно сокращало срок ремонта, и было поддержано нашими механиками незамедлительно.

Женщина оказалась руководителем группы и кандидатом технических наук по совместительству. Командным голосом она раздала всем персональные задания и работа закипела.

За двое суток почти непрерывной работы в тесном пространстве между легким и прочным корпусом появились таинственные рисунки из меток в виде черточек, крестиков и кружочков, выверенных сложнейшими измерениями.

На следующее утро уставших ленинградцев посадили в пыльный автобус и отправили в аэропорт Елизово, не забыв при этом хорошо снарядить в далекий путь по камчатской традиции…

То, что в краске можно вывозиться самому и перемазать все, до чего можно дотянуться, знает каждый. Но даже буйная фантазия обычного штатского человека иногда не способна представить, на что способен матрос срочной службы с бадьей краски и кисточкой в руках. Особенно творческие способности просыпаются в полосатой душе, если на улице тепло, краска яркая и плохо отмывается.

В тот день было тепло. Ласковое солнце щедро дарило просыпающимся после зимней спячки людям свое долгожданное тепло.

Матрос Сторублевцев, более известный в экипаже и на гарнизонной гауптвахте под прозвищем «Рубль», с удовольствием подставлял этому солнцу свою неуставную физиономию. Пилотка подводника на его голову была надета поперек, от уха до уха. Такая лихая посадка головного убора делала его сейчас похожим на Наполеона. Вероятно, поэтому в голову Рублю начали приходить разные удивительные мысли.

Самая невероятная из них — исправиться.

Рубль всем своим разгильдяйским существом внезапно захотел исправиться и стать «отличником БП и ПП».

Ну, так, чтобы по-настоящему… Чтобы похвалили перед строем экипажа подводной лодки… Чтобы руку пожали… чтобы 10 суток отпуска, а не гауптвахты…

На подводной лодке Рубль значился рулевым-сигнальщиком (боцманенком), а в его заведование, к несчастию подводного флота СССР, входило то самое пространство, которое вчера было украшено наивными рисунками пяти ленинградских художников.

Понедельник день тяжелый, а для Рубля он вообще обещал стать особенно трагическим, несмотря на то, что весеннее камчатское солнце продолжало весело оставаться на небе. В воздухе запахло большим скандалом общефлотского масштаба.

Прибывшая заводская группа «резчиков» корпуса нервно курила «Беломор» на пирсе и ожидала решения главного строителя.

Залепухин оставался невозмутимым, даже иногда шутил, но как-то внезапно постарел и осунулся. Накатившая, было, волна злости к нерадивому матросу прошла, а нервы все еще шалили. Он продолжал оптимистично искать выход из создавшейся дурацкой ситуации, прикидывал в уме, сколько еще пройдет времени до первого звонка из Ленинграда.

Въедливая тетка, наверняка, будет справляться о результатах работ на корпусе. А что будет потом?

Он живо представил бабьи крики в кабинете на другом конце страны и их последствия на Камчатке. Сколько в запасе… семь? Восемь часов?

Как полагается в таких случаях, старпом решительно «порвал» весь экипаж на утреннем построении, используя для этого любые поводы, которые подсказала ему фантазия, чтобы досталось всем и за все. Поэтому подводники перемещались по кораблю мелкими перебежками, стараясь не поднимать глаз вверх, чтобы ненароком не обозначить своего легкомысленного отношения к происшедшей трагедии. После этого у старпома появилось время, чтобы прикинуть последствия и для себя самого. Перспективы, мягко говоря, удручали, и он с новыми силами ринулся по подводной лодке продолжать «задир» личного состава. Из матросских загашников летели на палубу «дембельские альбомы» с «секретными» фотографиями охламонов на фоне боевой техники и образцы неуставной формы одежды. Мичмана готовились к зачету по знаниям книжек «Боевой номер» и хоровому пению Гимна СССР, офицеры к предъявлению своих заведований и подразделений.

Ремонт обещал затянуться, что приводило всех в уныние. Стоять у заводской стенки надоело, экипаж рвался в море. Больше всего переживали матросы, которым предстояло вскоре увольняться в запас, лишенные теперь призрачной надежды еще раз увидеть море «снизу вверх».

Рубль забыто стоял на торце пирса, отвернув лицо в сторону моря, глотая слезы несправедливости. С утра ему привычно влупили трое суток ареста и он, боясь спуститься в лодку, покорно ожидал развязки на свежем воздухе.

Алексей Иванович бросил «беломорину» в море:

— Эй, ты, крендель мамин! Сюда… иди…

Рубль встрепенулся, втянул голову в плечи и решительно шагнул навстречу удавьим глазам Залепухина.

— Что, сынок, нюни распускаешь? Жизнь не сахар?

Рубль тихо выдохнул и опустил голову. Слезы получили возможность свободно выпадать из глаз на рифленое железо пирса, удержать их он уже больше не мог.

— Ну-ну… Убить тебя, что ли?

Наверное, это было сейчас лучшее для Рубля. Сейчас размахнулся бы этот дядька, да как бы дал ему по башке… Тогда бы все и кончилось.

— Неееет! Убивать я тебя не буду!

Ты же индивидуум! У тебя память, как у Маркса с Энгельсом!

Кто такой индивидуум, Рубль не знал, но догадывался, что ругательство.

Алексей Иванович ухватил матроса за ухо:

— А что у тебя было в школе по рисованию?

Рубль сопел, но не признавался. Да и как можно в такие моменты переключить мысли? Ему казалось, что вся его жизнь, это сегодняшний день. Для этого он вчера родился, чтобы сегодня в позоре умереть.

— Наколки на руках сам мастрячил? Прям Рембрант!… Ну вот, я и говорю, индивидуум! Ты ведь сейчас запросто вспомнишь, как там все было?

Рубль не успел опомниться, как Залепухин втащил его по трапу на подводную лодку.

— Ну, вспоминай, так было? А здесь так?

Рубль замотал головой, но Алексей Иванович опять схватил его за ухо и придал голове правильное направление.

— Вот видишь, ты, гениальный индивидуум! Васнецов ты мой недотюканный! Сейчас ты вспомнишь все эти меточки, все до одной!

Кулак возле носа добавил убедительности:

— Ага.

— И запомни, пацан, душить тебя будут, топить, убивать… Всем говори, когда красил — кружочки не закрашивал, оставлял! Понял?! Это вы сослепу не разглядели! А когда разрежем, никто уже перемерять не станет. Не дрейфь, пацан!

Через десять минут резчики кромсали прочный корпус по рисунку Алексея Ивановича. Он великолепно знал свое дело, а фокус с Рублем был нужен для аргументации принимаемого технического решения. Мало ли кто и куда успел со страху настучать… Все нормально! Режем!

Да и жаль пацана стало. Может, эта лодка так и останется единственным светлым пятном на его смуглой судьбе.

Оцените статью