Любовь, дружба и кино Ираклия Квирикадзе. Часть II

Гостиная
Сигарный портал публикует вторую и заключительную часть транскрипта вечера, гостем которого стал Ираклий Квирикадзе. Первая – здесь

Сигарный портал публикует вторую и заключительную часть транскрипта вечера, гостем которого стал Ираклий Квирикадзе. Первая – здесь.



  Андрей Лоскутов: Вы сказали: Кутаиси — мой город. А давно уже москвич. Хотя  могли бы, как те грузины, ходить к оперный театр за сосисками и чешским пивом. Как вы оказались по другую сторону рампы?

  Ираклий Квирикадзе: Я очень интересовался геологией – для того времени это типично. Был такой академик Александр Ферсман, он писал замечательные книги по геологии. Тогда я решил — буду геологом. Геология тогда была таким знаком времени, это было романтично. Меня всегда минералы интересовали. Кстати, если перебросить небольшой мостик к Грибоедову, о котором мы говорили: в своих руках я держал тот самый алмаз «Шах», который был отдан за смерть Грибоедова, – 110 карат. У меня, и у Никиты и у Саши (Михалков и Адабашьян), было ощущение, что камень прожигал ладонь. Мы спустились в подвал Оружейной палаты. Женщина, это сейчас смешно звучит, вытащила коробку из-под обуви, обыкновенную коробку, там лежала вата и на вате – алмаз 110 карат.

  Андрей Лоскутов: Часто бывает, что нечто особенное подается в такой простой упаковке. Я помню, как меня когда-то прожгло в военном архиве на Пироговке, я разыскивал экспонат – часть черепа Гитлера, и мне вынесли точно также в коробке из-под обуви, на которой было написано «Гитлер», открыли – там фрагмент черепа… Но вернемся к выбору профессии — итак: минералы, геология?

  Ираклий Квирикадзе: Я увлекся минералами, коллекционировал, был уверен, что буду геологом. А потом один случай все изменил. Это было в летом Батуми. Мы, компания друзей-оболтусов, плавали, ныряли, какой-то дядечка, атлетически сложенный, делал стойку, кто-то каким-то образом из моих друзей попытался повторить – не получилось. Этот мужчина придержал его, так и разговорились. Он сказал, что он «из кинофикации», говорил про кино, про то, что каждый год ездит в Канны, покупает там фильм и привозит их в СССР, что там, в Каннах, танцует с великим кинозвездами — называл Дины Дурбин, о которой в то время мечтали все…. Сейчас я думаю, что он враль. Но в тот момент я забыл о минералах, забыл о геологии, я хотел стать тем человеком, который будет танцевать в обнимку с Диной Дурбин…

Андрей Лоскутов: И вы решили?..

  Ираклий Квирикадзе: Я был уверен, что должен поступить во ВГИК. Один раз не попал. Не был столь образованным, второй раз – все хорошо, прошел. Я стал взрослеть. Понимал, что никакой Дины Дурбин – этого не будет. Понимал, что эта профессия – труд. Я снял свой первый фильм «Кувшин», который сразу меня вознес, условно говоря, на вершину успеха. Начались фестивали разные. Вкусил я славу очень рано. Не знаю, хорошо это или плохо. Я думаю, что плохо, потому что я потерял чувство борьбы. Отсутствие тщеславия. Может быть, потому что это врожденное, а может быть, потому что сразу пришел успех…

  Андрей Лоскутов: А может быть, потому что грузин? Разве грузины за что-то борются?! Мне кажется, для грузин все собой происходит…

  Ираклий Квирикадзе: Все может быть. Во всяком случае, все было неплохо, потому что после этого я снял полнометражный фильм «Городок Анары», его мало кто знает, но он очень большой успех имел на фестивалях. И вот сейчас я расскажу, как узнавал о своих победах. Первый мой полнометражный фильм…

  Андрей Лоскутов: Вы просыпаетесь и написано: Ираклий Квирикадзе стал лауреатом…

  Ираклий Квирикадзе: Одну секунду… Как было в действительности. Фильм оказался очень хорошим. Он веселый, это комедия про огромный винный рог. Грузины любят пить из рога. Этот фильм о большом винном роге, в который вливается пять литров вина, и кто выпьет его, тот его уносит, как переходной винный кубок. Это грузинская действительность, я не придумал это. Я видел этот рог, он невероятно большой. Я снял этот фильм. Есть такой город в Швейцарии – Локарно, меня пригласили туда на фестиваль. Это мой первый выезд с фильмом. Если вы помните, была какая-то выездная комиссия, я ее прошел. Члены этой комиссии меня спрашивает: «А сколько коммунистов в Швейцарии?». Назвал цифру – 4712. Они роются в каких-то бумажках, оказалось, что там меньше, но от того, что я назвал больше – они решили, что все нормально, меня можно отпустить. Комиссия мне разрешила выезд. Я радостный приехал в Москву, и вдруг мне говорят в зарубежном отделе: «Знаете, Ваш фильм поехал туда, но Вы не поедете». Я молодой, мне хотелось поехать, моя картина будет показано на знаменитом фестивале. Я в панике. Но — пришлось возвращаться в Грузию несолоно хлебавши. Ушел в горы, бродил – есть такая Тушетия: нехоженые грузинские края, мало кто знает, но это потрясающие места – альпийская зона. Две недели я там свое горе запивал чачей. Спустился с гор, а в долине – деревня моей бывшей жены, там меня встречают, кормят. А от того, что в горах еды мало – сыр и чача, что-то со мной случилось, культурно – диарея, а на самом деле – понос адский! Я из-за стола, даже не извиняясь, выбежал. Бегу через огород, забегаю в ту самую будку… Еще раз извиняюсь – мухи зеленые летают, в щели видны огурцы, дыни. Я принял определенную позу, схватился за бумагу – то есть газету, а я в горах не читал две недели, и глаз соскучился по тексту, я же книжный маньяк, механически срываю и перед тем, как использовать эту бумагу, читаю «Вчера в Локарно закончился международный кинофестиваль… «Серебряного леопарда» получил молодой кинорежиссер Ираклий Квирикадзе…». Видит Бог, я не придумал эту историю. На самом деле так я узнал, что получил «Серебряный леопард».

  Андрей Лоскутов: Ну вот — и у вас своя коробка из-под обуви.

  Ираклий Квирикадзе: Потом следующий мой фильм был — Пловец», когда-то он пользовался большим успехом, но он был уничтожен Госкино. Так получилось, что делая в самом начале веселые фильмы «Кувшин», «Городок Анара» — где все вокруг винного рога…

  Андрей Лоскутов: Анара – это придуманный город?

  Ираклий Квирикадзе: Ты прав, Анара – придуманный город. У Маркеса его место – Макондо, город, где все разворачивается, у меня родилась идея не называть Батуми, где происходят и происходили множество событий моей жизни. Я до утра могу вам рассказывать 1000 историй, потом был Кутаиси, я только затронул чешское пиво, тоже гигантское количество сюжетов. Если кто-то из вас смотрел фильм «Лунный папа», в котором я – автор сценария, а фильм делал замечательный таджикский режиссер Бахтиёр Худойназаров. Ему в этом году было бы 50 лет, а в прошлом году он скончался. Замечательный режиссер и фильм хороший. Кто не смотрел – очень советую. История произошла в Грузии в моем городке, где я оканчивал школу, это уже третий город, который в итоге я все равно называю Анара. По-грузински Анара – означает «или нет». Мы же говорим в обычной жизни «или да, или нет». И я подумал, что Анара – будет городом моей истории. История «Лунного папы» с Чулпан Хаматовой и Морицем Бляйбтроем в главных ролях произошла как раз в моей городе. Где юное существо, оканчивающее школу, вся прекрасна: с красивыми грудями, все балдели от этой девочки. А она такая дурочка, ничего не знает. Папа у нее милиционер, понимал, что что-то должно произойти, он подыскивал ей жениха. Но не тут-то было. Она сходила с ума по театру. Городок маленький, есть клуб, куда приезжают халтурные бригады. Какая халтурная бригада, какие-то отрывки из спектаклей, а папа уже понимал, что одну ее оставлять нельзя, всегда спрашивал, когда закончится, чтобы встретить ее, посадить на мотоцикл с коляской и довезти до дома. А тут он с кем-то запил, с какими-то друзьями милиционерами, не вернулся вовремя. Девочка пошла одна. Это достоверная история. Пошла одна под луной. Но пошла не по длинному пути, а спустилась в овраг, чтобы потом подняться и сразу оказаться в своей части города, где их дом. За ней пошел кто-то, она увидела силуэт. И этот кто-то начинает с ней красивым бархатным голосом разговаривать. В общем, она сама не поняла, что произошло. Он ее обнял, они оказались на траве, она говорит, что очень хорошо пахло. В итоге, не поняв, не почувствовав, что с ней произошло, вдруг видит — у нее стал расти живот. Папа милиционер сходит с ума: как это дочь забеременела, от кого! Она рассказала, что это был актер. Пап узнал, что это была сборная труппа театральных провинциалов. На этом мотоцикле с револьвером – живот растет, а они разъезжают по разным городам и театрам. Смотрят все спектакли. Ищут того. Не буду вам все рассказывать, но тогда, в детстве, я запомнил эту историю. И когда в Германии Бахтияр и такой знаменитый продюсер – Гартнер, он с Кустурицей делал последние фильмы, — попросили меня написать что-то такое легкое, смешное и недорогое. Перебирая свои рукописи, я вспомнил эту историю. Я принес эту историю, им понравилась…

  Петр Давыдов: Ираклий, папу-то нашли?

  Ираклий Квирикадзе: Для этого фильм надо посмотреть. Там фантастический финал… Но я говорил вам о «Пловце», который Госкино запретило. Шесть лет фильм на полке лежал, мне запретили быть режиссером, есть приказ того времени в Госкино. И я стал писать. Если бы я сейчас увидел тех людей, которые издали приказ отнять у меня профессию, я бы им сказал спасибо: я начал писать. Вот и все.

  Андрей Лоскутов: Отчего бы Вы, все-таки жизнь большая Вами прожита, могли бы отказаться?

  Ираклий Квирикадзе: По-моему, сейчас я отвечу некстати. Я был жуткий курильщик. Жутчайший. Именно кубинского табака, учился во ВГИКе, со мной в комнате три кубинца жили, тогда вы помните, очень было популярным явлением – африканские, кубинские студенты. Пять лет, учась и живя в одной комнате с кубинскими студентами, постоянно курил сигары, но большей частью сигареты – Лигерос, Партагас, Упманн, Монтекристо – без фильтра, горькие, крепкие. Жутчайшие. Я к ним приноровился, курил по две, три пачки. Потом случилось следующее – я поехал в Америку, у меня была премьера фильма, я хорошо себя чувствовал, спортом занимался…

  Андрей Лоскутов: Тогда в Америке нас еще ждали…

  Ираклий Квирикадзе: Тогда в Америке было прекрасно, была неделя грузинского кино, а премьерный фильм был мой, им открывался фестиваль в знаменитом Голливудском китайском театре. И в тот день мне стало не то что плохо, мне сказали, что я бледен. Я был на негритянском джазе, было жарко, негритянки потрясающе пели, было уже часа два ночи. Мне переводчица говорит, что я бледен, я попросил узнать в дирекции, нет ли какой таблетки от головы, но в Америке, оказывается, если ты даешь сердечное лекарство, ты считаешься преступником. Это может сделать только врач. Я махнул рукой, через какое-то время опять она и еще кто-то, сидящий за столом, говорит, что я бледен и не очень хорошо выгляжу. Я свалил все на перелет, на напряженную работу. Переводчица тем не менее предложила поехать в клинику. Подумал, что все-таки какое-то приключение – поехать в клинику, тем более с потрясающе красивой женщиной: еврейка, рыжая, двухметровая, мощная такая, я до сих пор помню ее колени. Я ей должен быть благодарен, что сегодня сижу перед вами и что я жив. Она была такая архиэротичная. Поэтому я и поехал. Мы ехали, шутили, с шутками зашли в дежурную. Врачи меня спрашивают о завтрашней премьере, мы говорим об этом, они подключают меня, хихикаем, потом смотрю, у них лица вытянулись, они отводят эту девушку и спрашивают, как я еще живой, с тем, что они увидели – не живут. Из четырех главных сосудов – три забетонированы, а в четвертый — как капельница, а когда это закроется – может завтра, послезавтра, через год… Они не имели права меня отпустить в таком состоянии…

  Андрей Лоскутов: Ираклий, Вы отдавали себе отчет, что лечение в Америке – это дорого?

  Ираклий Квирикадзе: Врачи меня не отпускают, я говорю – у меня премьера в Голливуде, пойдемте все вместе, потом вернусь. Они меня запугивают, но я смеюсь, нахожусь в ажиотаже – какая смерть, у меня премьера. В итоге премьера без меня состоялась. Дальше вопрос денег. Через день операция. 60000 долларов – шунтирование. 1991 год. Если бы не господин Великий случай, если бы это было в России или в Грузии – меня бы уже не было, таких операций в 1991 году  не делали. В Америке делали, но тогда это тоже было новинкой. Где взять 60000 долларов? И тогда случилось то, что обычно мы называем — «за добро воздастся».

  В 1990 году в Грузию приехала делегация американских сценаристов. 15-17 человек знаменитых американцев. Человек старый, который был сценаристом Касабланки, 80-летний старичок, живой классик. Приехали летом, в Тбилиси не было начальника кинематографистов, не было того, не было еще кого-то. И позвонили мне, попросили организовать все, встретить их. Денег от союза никаких. Но то было время, когда мои друзья, в отличие от меня, фраера, уже имели свой бизнес – начало 90-х, кооперативы, кто-то сделал баню, кто-то еще что-то. И я позвонил своим друзьям, объяснил ситуацию. В итоге я все организовал, и получилось феноменально. Три дня мы такой хэппенинг им устроили… Все, наверное, в Грузии были, помните, Мцыри, где Лермонтов, недалеко от Тбилиси. В восемь утра туда мы поехали, до этого певчий хор пионеров детишек, один из моих друзей посадил туда на хоры. Идет дождь, идут американцы, ночью был адский выпивон, заходят в знаменитую церковь, и откуда-то вдруг льются голоса ангелов. Американцы обалдели. После этого гости говорят мне, что хотят поесть, но рестораны им уже вот как надоели – в Москве, в Питере – везде рестораны. Они хотят крестьянский двор увидеть. Какой крестьянский двор?! А мы едем из Тбилиси в Кахетию. Кого-то отправили быстро вперед, чтобы организовывать все в деревне. В какой-то выбранный двор, где удалось договориться, привезли еду из ресторана, поросенка, всего-всего-всего. Шикарный стол накрыли. Привезли туда американцев, сделали все так, чтобы они выбрали именно этот двор и этот дом. Хозяин двора – крестьянин – разыгрывает роль: «Как хорошо, что вы приехали, у моего двоюродного брата вчера день рождения был, вы мои гости!» Короче, такое застолье, песнопенье.

  За эти три дня американцы получили потрясающее удовольствие. Еще одно скажу, что меня поразило. Зашли на винзавод. Распиваем хорошее вино. Подходит директор винзавода к этому старому сценаристу, спрашивает у него год его рождения, когда наша экскурсия закончилась, ему выносят пыльную бутылку с датой производства — в год его рождения.

  Что случилось в конце. Уже в Тбилиси. Три замечательных дня позади. В аэропорту. Автобус, лето, жарко, двери открыты, едем к самолету. Вдруг этот дедушка-сценарист спрыгивает и дрожащим голосом 80-летнего заявляет: «Я прошу политического убежища в Грузии» – «Ты что с ума сошел! Садись!» – «Нет, что мне надо в Америке, что мне надо в Беверли-Хиллз, что мне надо в моем огромном дворце, я один там, все разбежались, никто меня не любит. Мне там холодно! Никто не приезжает. Здесь меня любят, обнимают, на коленках хорошие девушки сидят, я их щупаю! Я их щупаю! Я прошу политического убежища». Мы его с трудом посадили в самолет, помахали, а ровно через год я попал в эту сердечную историю. Надо мной нож хирурга, но надо платить 60 000 долларов. И о моем несчастье узнали члены той американской делегации. И как бы мы не ругали американцев, я могу сказать, отзывчивые они люди. Есть большое количество филиалов гильдии сценаристов в США. Они всю ночь звонили по этим филиалам. За ночь набрали 60 000 долларов. И мне сделали операцию. И я жив и я с вами. Целую вас.

Оцените статью