«Агентство новостей ТВ2. Томск» опубликовало на своем официальном сайте статью, посвященную курительному антиквариату. Это совместный проект издания и Томского краеведческого музея.
Однажды летом 1953 года ученик школы № 9 Александр Нестеров пошел на речку. В месте, где Ушайка впадает в Томь, на глаза мальчику попался необычный предмет: темный, изогнутый, довольно крупный, но при этом совсем не тяжелый, с отверстием посредине. Вещицу, найденную «на острове против устья Ушайки», парень отнес в краеведческий музей. Там в книге приемов ей был присвоен номер 446.
«История одной вещи» — совместный проект с Томским краеведческим музеем.
Находку быстро определили как курительную трубку. А вот из какого материала она сделана, выяснить смогли не сразу. Вроде бы легкая, как из пластмассы, но пластмассу в современном понимании тогда не выпускали. Похожа на эбонитовую, но чересчур хрупкая. Оказалось, что это — «морская пенка». Водномагнезиальный силикат. Минерал, который образуется из останков рачков, моллюсков и прочей морской живности. В оригинале имеет белый цвет.
«В мире немного мест, где добывают морскую пенку. Хорошие месторождения были в Турции и на Кавказе. Ее достают с глубины 120 метров. Достаточно легкий, пористый материал, чем и хорош для изготовления трубок. Такие, в сравнении с деревянными, не прогорают. И не нагреваются – в отличие от фарфоровых и глиняных. Когда такая трубка обкуривается, она, благодаря никотину, пропитывающему минерал, приобретает золотистый цвет», — рассказывает Елена Малофиенко, сотрудник Томского краеведческого музея.
Компанию гигантской пенковой трубке составляет массивная трубка из дерева. Точнее, из капов, наростов. Эти наросты представляют собой скопление спящих почек. За счет особенностей текстуры плотность капов в два с половиной раза выше, чем плотность обычной древесины. И тем не менее, чтобы защитить трубку от выгорания, внутрь вставлялись железные втулки.
«К трубке приделана металлическая откидная крышка, чтобы эту курительную принадлежность можно было использовать на ветру, на море, в лесу. В крышке имеются отверстия – для лучшей тяги. Объем курительной чаши – примерно 100 мл, то есть табака туда загружали граммов 50. Массивная конструкция, думаю, говорит о том, что такие трубки должны были стоять на полу. Где-нибудь в «трубочной», — добавляет Елена Малофиенко.
Мундштуки к трубкам были либо деревянные, либо костяные. Длина их варьировалась от метра – для напольных трубок, до нескольких сантиметров – для так называемых «носогреек», которые раскуривались у самого лица.
Жизнь трубок часто была недолгой. Периодически их надо было выколачивать. И эта процедура для керамических, фарфоровых и даже деревянных трубок иногда оказывалась фатальной. Потому в музейной коллекции немало изделий со сколами. В том числе и среди так называемых «турецких» трубок.
Они щедро декорированы орнаментами, обязательно с венчиком из лепестков в основании курительной чашки и килем понизу чубука. Киль, лишавший трубку устойчивости, вероятно, был нужен для того, чтобы через проходивший по нему дымовой канал, было удобнее прочищать трубку шомполом. Но все равно трубки иной раз забивались так, что люди предпочитали их не чистить, а выбрасывать.
Случайно найденные трубки составляют значительную часть музейной коллекции. Гораздо меньше трубок авторских и мемориальных, то есть подаренных музею в память об известных людях.
Так, в 1931 году Аделаида Иоганзен, вдова зоолога, профессора ТГУ Германа Иоганзена, принесла в дар музею его трубку. Изящное фарфоровое изделие с серебряной крышечкой было произведено в Тюрингии в середине XIX века. На трубке изображена сцена охоты: собака, два охотника, три утки.
Сцену охоты представляет собой и фарфоровая пепельница, которая была передана музею после смерти актрисы Королевского театра, а позже театра кукол, Надежды Невской. Интересная особенность — сбоку от фарфорового пенька имеется «терка» для зажигания спичек.
О Василии Картамышеве кое-что может рассказать рекламная пепельница «Сибирского вестника» — газеты, которую он выпускал и редактировал с 1885 по 1894 годы. На пепельнице есть вся основная информация для подписчиков, рекламодателей и корреспондентов – о приеме и оплате рукописей, стоимости объявлений, адресах редакции в Томске, периодичности выхода. «Сибирский вестник политики, литературы и общественной жизни. Выходит в Томске три раза в неделю по воскресеньям, средам и пятницам. Год седьмой».
Хорошее свидетельство того, что издатели вели свое дело с азартом и были заинтересованы в росте аудитории. Вот как характеризовал побывавший в Томске Антон Чехов редактора «Сибирского вестника» в письме Алексею Суворину в 1890 году: «…Сегодня обедал с редактором «Сибирского Вестника» К.. Местный Ноздрёв, широкая натура…»
А вот артефакты, принадлежавшие совершенно другой артистической натуре. В 1926 году пожилая пара Иннокентий и Антонина Зефировы принесли в дар томскому музею трубку, пепельницу, пару вазончиков. Рассказали, что родом эти вещицы из Иркутска, а автором их был каторжник Игнатий Цейзик. Виртуозный фальшивомонетчик польского происхождения.
«Как только ему снимали кандалы, он сразу принимался за фабрикацию кредиток!» — так вспоминали современники об Игнатии Цейзике. Криминальный талант полжизни провел на каторге. Участвовал в польском восстании 1830 года, помогал революционерам ассигнациями собственного производства. Банкноты, которые он печатал при помощи ювелирно изготовленных матриц, ничем не отличались от казначейских.
Его ловили, судили, ссылали. Потом приходили в восторг от его творчества – Игнатий был прекрасным художником и скульптором-миниатюристом, мог лепить из глины портреты фотографического сходства. Ему давали послабления. Он вновь печатал фальшивые деньги. Его вновь отправляли на каторгу – еще дальше в Сибирь: Тобольск, Иркутск…
Пепельница работы Цейзика как раз, видимо, и иллюстрирует безрадостный период жизни на Акатуйском руднике: каторжник в позе мыслителя, прикованный цепями к тачке. Тачка использовалась как собственно пепельница, а полое внутри дерево – как подставка под сигару.
В Иркутске Игнатий Цейзик жил примерно с 1858 года. Там же и умер, по утверждению биографов, в 1860 году. Правда, на днище принесенных в музей вазончиков, которые больше походят на погребальные урны, есть автограф знаменитого фальшивомонетчика, который словно говорит, что точку в его истории ставить рано: «Игнатий Цейзик. Иркутск. 1861»
Лариса Муравьева
Фото Сергея Коновалова,
Томск
