«Октябрь 91-го: катастрофа похлеще Фороса. Триумфатор Ельцин и смятый Горбачев.
Он <Горбачев> ведь в Ельцина целился, а попал в Раису Максимовну. Кто рядом, в того и попал…
…Ближе к ночи Раиса Максимовна ощутила вдруг непонятную тревогу. Конечно: сколько лет они вместе с Михаилом Сергеевичем, целая жизнь, но она всегда нервничала, если не знала, что с ним происходит, где он сейчас, как он себя чувствует и как он провел этот день.
На самом деле Раиса Максимовна была ужасно требовательна и капризна, она всегда хотела знать абсолютно все, ей казалось, что это ее долг. Долг! В Ставрополе, когда он вдруг начал пить, ей показалось, у него нет и не может быть будущего. Она не все понимала в его делах, но ее, умную и очень строгую, даже сухую женщину, трудно было обмануть; она прекрасно видела, знала, что как руководитель Михаил Сергеевич слаб, что он – человек «с аграрным имиджем», на самом деле – без профессии…
Сосед Медунов звал его Чичиковым. Послушайте, господа: агрокомплекс, придуманный Михаилом Сергеевичем в Ставрополе, был создан на голом месте, из его, Горбачева, мечтаний, но он же возник, возник…
Соседи всегда завидуют! И пил Михаил Сергеевич еще и потому, что он всей душой ненавидел сельское хозяйство. После института его распределили в городскую прокуратуру Ставрополя, где он проработал два месяца, потом избрали секретарем Ставропольского ГК ВЛКСМ. Прошли годы. Комсомол и партийная работа сделали его человеком, но Ставрополь – это не тот регион, где Михаил Сергеевич мог развернуться. Ну что ему, первому секретарю крайкома, с его энергией, с его размахом, эти вечно пьяные мужики и бабы, казаки, больше похожие на ряженых, грязь и навоз, водка и самогон…
Раиса Максимовна хотела в Москву. Господи, как же она хотела в Москву…
Больше, чем все чеховские сестры и братья!
Еще она мечтала ездить по миру, но не так, как однажды они с Михаилом Сергеевичем съездили в Болгарию, а так, как мир – весь мир – принимал Жаклин Кеннеди!
Образ первой леди Америки, неожиданно ставшей чуть ли не символом нации, не давал Раисе Максимовне покоя. А как в Париже Жаклин принимал де Голль! Французы (французы!) сходили по ней с ума! Здесь, в Ставрополе, среди этой пыли, этого солнца и серых, выжженных улиц, Раиса Максимовна была самой счастливой и самой несчастной женщиной на свете – счастливой, потому что она была женой и лучшим другом первого секретаря крайкома партии, «половиной первого», как тогда говорили в народе, и несчастной, потому что здесь, в Ставрополье, не было жизни…
И вот ведь однажды повезло: помер Федор Давыдович Кулаков, шестидесятилетний здоровяк, секретарь ЦК по сельскому хозяйству. Опился водкой и задохнулся рвотой, потому что лежал на спине. Его личного врача (он всегда был рядом) Брежнев потребовал отдать под суд, но потом смягчился: надо-то было всего лишь перевернуть пьяного Федора Давыдовича на живот, так ведь не сделали, упусти- ли момент…
Брежнев лично, сам пригласил Михаила Сергеевича в Москву. Андропов боялся, что Леонид Ильич назначит секретарем ЦК Медунова, но Брежнев согласился с Андроповым: пусть сельским хозяйством Советского Союза руководит Горбачев, хотя он Горбачева почти не знал.
…Она постаралась: Горбачев стал самым незаметным человеком в Кремле. Потом – самым незаметным членом Политбюро ЦК КПСС.
Как все-таки она умна!
Курить, курить, ужасно хотелось курить… Если Раиса Максимовна нервничала, ей всегда хотелось курить.
А как, как закуришь, если она редко бывала одна? Никто, кроме Михаила Сергеевича (даже Ира, дочь), никто не знал, что она курит.
Госсекретарь Америки Шульц, обаятельный еврей с немецкой фамилией, заявил недавно, что Михаил Сергеевич сделал Соединенным Штатам такие уступки по ракетам, о которых в Вашингтоне и мечтать не могли.
Пардон: это плохо или хорошо?
Михаил Сергеевич сделал своей стране, Советскому Союзу, «пластическую операцию»: лицо монстра вдруг стало почти что человеческим лицом. Это сейчас все признают! Но Пентагон и Белый дом – предатели. Михаил Сергеевич прав, конечно: это они финансируют ельцинскую кампанию.
Откуда у демократов столько долларов?
Ельцин на самолете Рокфеллера летает по Америке. Ельцин что, заплатил за этот самолет? Заплатит он позже: Россией. А визит вроде бы частный, между прочим, – на «смотрины» этот пельмень ездил, гарантии давал…
..Нервы, нервы… разгулялись, разлетелись во все стороны, выворачивают душу…
…Есть, бывают в истории такие ситуации, когда Президент, если он действительно лидер, действительно Президент, должен уметь убивать людей.
Причем безжалостно.
Вон Буш, уважаемый человек, и Барбара, его жена, такая приятная, а что он устроил в Багдаде Саддаму! Тысячу детей заживо спалил в бомбоубежище. Одна женщина (Раиса Максимовна видела фотографию) потеряла здесь, под бомбами, всех своих детей, всех: двенадцать человек.
«Точечный удар», как говорят американцы. По детям?
Кто-нибудь вздрогнул, а? Иран, Пакистан, Саудовская Аравия?
Подумаешь, тысяча детей…
…Был бы он убийцей, как Крючков, значит, не был бы жертвой? Но Михаил Сергеевич не умеет стрелять? Он же не человек войны! В Баку Михаил Сергеевич и его соратники (Бакатин, Язов, Бобков и Примаков) залили весь город кровью, спасали в Азербайджане советскую власть. Дурака Везирова с крыши Дома правительства вывезли на вертолете. Пришел Аяз Муталибов, все утихло. По пять раз в день Михаил Сергеевич лично связывался с Примаковым, с Язовым, их кабинеты, точнее – командные пункты, находились в Штабе Закавказского военного округа, Язов сидел в кабинете генерал-полковника Зайцева.
Да, убили людей. Много людей. Зато сохранили советскую власть. Хорошо, Михаил Сергеевич никогда больше не приедет в Баку. И в Тбилиси. И черт с ними! Зато все успокоилось, так?
А в этом году – ерунда. Михаил Сергеевич не выдержал, послал «Альфу» в Прибалтику. Разобраться с «Саюдисом». Но кто-то вдруг (кто?) сбил его с толку. «Альфа» захватывает телецентр, а Михаил Сергеевич почему-то отзывает «Альфу» в Москву и даже (Раиса Максимовна сама слышала) заказывает самолет, чтобы немедленно лететь в Прибалтику, извиняться перед населением за трупы…
Крючков, слава богу, отговорил…
…Раиса Максимовна давно поняла: Советский Союз – это такая страна, в которой нельзя, просто глупо быть первым. Есть такие страны (их много, на самом деле), где нельзя быть первым, нельзя вырываться вперед. Зачем?
Настоящие первые люди в СССР – всегда вторые… Они не выходят из тени, ибо выходить из тени – самоубийство. В России слишком много от Азии, гораздо больше, чем от Европы. Хорошим Президентом в Советском Союзе может быть только тот человек, кто по своим личным качествам выше и сильнее, именно сильнее, чем весь СССР, весь целиком!
Таким человеком был, похоже, Сталин. Это ведь не человек. Это океан.
Океан может быть плохим или хорошим?
Раиса Максимовна хорошо помнила тот вечер: она лежала здесь же, в ЦКБ, в этой же палате. И до пропасти – ровно полшага.
– Раиса Максимовна… – майор Копылова, начальник ее охраны, была женщиной (бойцом) неопределенного возраста. В «девятке» давно, еще с андроповских времен служили женщины, но в охране первых лиц страны они появились всего год назад.
Такой «стиль» подсказали Андропову американцы: женщине с женщиной легче найти общий язык.
– Раиса Максимовна, просили передать: Михаил Сергеевич будет через пятнадцать минут.
– Хорошо, Анюта…
Едет! Раиса Максимовна отбросила в сторону томик Боратынского, она очень любила Боратынского, посмотрела на часы.
«Едет! А он ужинал?»
Они уже давно не спали вместе: когда Раиса Максимовна строила дачу в Форосе, она сама, своей рукой определила им с Михаилом Сергеевичем разные спальни. И попасть в них, в эти спальни, можно было только через разные этажи: в спальню Горбачева через главный вход, а в спальню Раисы Максимовны – через другой этаж, с улицы…
– Анюта, ужин Михаилу Сергеевичу! Любые овощи, салаты, рюмку «Арарата». Горячее он закажет сам!
Соскучился… Любовь, если это любовь, видна по сто раз на дню!..
«Как я сегодня? Быстро, быстро, где черное платье?»
– Анюта, переодеться!
На самом деле Раиса Максимовна всегда, не только здесь, в Москве, но и в прежние годы ощущала в себе некое государственное начало. Она считала, что может понять каждого человека и каждый человек готов доверить ей свои тайны. По сути, первая леди всю жизнь тяготела к клубной работе; таким клубом для нее стала вся страна.
– Застегни…
На ней было красивое черное платье.
«Надо что-то яркое сюда, на грудь…»
Когда Михаил Сергеевич направлялся – с визитами – за границу, в делегации всегда были писатели, актеры, музыканты. Планировалась поездка в Японию, в список включили девушку, которая голой, даже без трусов, снималась в «Маленькой Вере». «Или я, или она, – возмутилась Раиса Максимовна. – Стриптиза в самолете не хватало!» Так Ревенко, помощник Горбачева, даже обиделся! «Девочка эта, – говорит, – Наталья Негода, не актриса, она больше чем актриса, она – сексуальный символ перестройки!»
Россия – это такая страна, где все мгновенно переходит в собственную противоположность. Неужели демократия закончится фашизмом?
Каждый человек, впрочем, может прийти в себя, если чуть-чуть подождать.
Порывисто, не раздеваясь, вошел Горбачев.
– Ну, здравствуй!
«Выглядит замечательно», – подумала Раиса Максимовна.
– Здравствуй, Михаил Сергеевич, – она протянула к нему руки, – здравствуй! У нас все в порядке?
– Как всегда! – ответил Горбачев. Майор Копылова вышла из комнаты.
– Ну, как ты?
– Потом, все потом… – она быстро стянула с него пальто, – мой руки и садись за стол!
Горбачев ловко выдернул руки из рукавов, кинул пальто па пол и вдруг поцеловал ее в губы.
– Слушай, а что здесь-то? Поедем куда-нибудь? Поужинаем как люди?
Она улыбнулась:
– Ты, Миша, приглашаешь меня в ресторан?
– Ну… – Горбачев засмеялся. – Давай умчимся на дачу, утром тебя привезут – без проблем!
– Мой руки, – она нагнулась и подняла пальто. – Пожалуйста!
– Между прочим, уважаемая Раиса Максимовна, мы не виделись шесть дней.
– Да, я ждала…
– Мне было не до любви.
– Не злись…
– Нет-нет, я не злюсь, что ты!
За тридцать восемь лет, проведенных вместе, Горбачев так и не нашел для Раисы Максимовны ни одного интимного имени или словечка. Ласкаться друг к другу в этой семье было не принято.
Иногда, редко, он звал ее Захарка. Давным-давно, в студенческие годы, они были в Третьяковской галерее, где Раиса Максимовна буквально влюбилась в картину Вене- цианова – «Захарка». Горбачеву казалось, что именно в этот день их любовь стала настоящей страстью.
Стол накрыли в соседней комнате. Здесь же по стойке смирно застыл официант – в «бабочке» и с салфеткой на согнутой руке.
…Раиса Максимовна заботливо подкладывала ему в тарелку листики салата, но Горбачев был так увлечен, что ничего не замечал.
– Гамсахурдиа – заставим, – доказывал он. – Вадим творит, он там конкретно, случай был, предал кого-то, с тех пор на «подписке», поэтому проблема у нас – только Россия.
– А Украина? – улыбнулась Раиса Максимовна.
– Погоди, погоди с Украиной… – этот народец никогда сам с собой не разберется, из Сечи вышли, очень жестокие, это я тебе как бывший хохол говорю, – Снегур сегодня на Госсовете решил нам впаять: Президента страны не то выбирают, не то назначают парламенты суверенных государств. Тут уж я вконец разозлился! Быть куклой, свадебным генералом, чтоб каждый ноги вытирал о Президента СССР, на это идти нельзя! То есть я прямо сказал о своей приверженности. И я не пойду к кому-то в подручные. Только равноправная основа!
Гляжу на Ельцина: рожу отворотил, но молчит. Уломал все-таки: Президент избирается гражданами всех суверенных государств – членов нового Союза. Как проводить выборы в самих государствах, пусть каждый решает как хочет. Можно через народ, можно через выборщиков… скажем, сто лучших людей… аксакалы или еще кто… выбирают главу собственной республики.
Ельцин дернулся: это хорошо, говорит, через выборщиков, как в Америке. Представляешь?! Наш самородок… уральский… понятия не имеет, как Америка избирает Президента!
Полуслепая Раиса Максимовна слушала его очень внимательно – впивалась в него своим единственным глазом.
– Дальше – пошло-поехало, – горячился Президент. – Ельцин настаивает, чтоб парламент был однопалатный. Я круто против. Я ж опять, получается, марионетка! Хорошо, говорю, от Туркменистана будет пятьдесят депутатов и от России – пятьдесят. «Что?! – взревел Ельцин. – Так ты думай, что сейчас выносишь, думай!..»
Сдался. И 29-го – подпишем… Должны подписать!
Новый договор – новое государство. Меняем историю. Но вперед же идем, и в этом нас все поддержат. Запад поддержит. То есть Горбачев – показал и еще покажет!
Он же трус, этот Ельцин, удара не держит. Остается Кравчук, но тут не сложно; Кравчук любит деньги до одури, даже больше, чем баб, хотя бабы у него, особенно девственницы, – смысл жизни!
– Что ты говоришь! – всплеснула руками Раиса Максимовна. – Я и не знала!
Горбачев усмехнулся:
– Не успел в Президенты пробраться – купил себе дачу в Швейцарии. Трубин, прокурор, идет ко мне: Михаил Сергеевич, что будем делать? Звоню Кравчуку: «Ты что, нэзалежный? С ума сошел? Может, у тебя и прописка там есть?» Он в слезы: «Михаил Сергеич, то ж не дача, то ж хатынка… нызенька-нызенька…»
<...>
– Да, останавливаться сейчас нельзя, поздно… – вздохнула Раиса Максимовна. – Сейчас поздно. Мераб всегда говорил: есть смерть, и есть – мертвая смерть.
– Мераб, да…
В Московском университете однокурсником Горбачева был один из величайших философов второй половины XX века Мераб Константинович Мамардашвили. В общежитии МГУ Мамардашвили и Горбачев пять лет жили в одной комнате, что, впрочем, не помешало Михаилу Сергеевичу забыть великого грузина в годы его опалы.
– Мераб… он как, ты не знаешь?
– Он умер, Миша.
– Как умер?! Когда?
– Еще зимой. У самолета. «Если мой народ выберет Гамсахурдиа, я буду против моего народа…» – знаешь, да? Он так говорил.
– Не знал…
– Мераб летел из Америки через Внуково. Грузины тут же его узнали, стали орать: «Да здравствует Гамсахурдиа!» Плевали Мерабу в лицо, загородили трап… Он – психанул. Развернулся, прошел все летное поле, толкнул первую же дверь в терминал и упал: инфаркт.
– Да… – Горбачев задумчиво жевал листики салата. – Да…
…Было слышно, как здесь, в столовой, идут настенные часы. Раиса Максимовна кивнула на бутылку вина:
– Ухаживай, Президент! Я пью за человека, который изменил мир.
– Ух ты!..
– Именно так, – улыбнулась Раиса Максимовна. – возвысился над своим веком.
– Давай!
Красивая рюмка и красивый хрустальный бокал звонко стукнулись друг о друга.»
«Русский ад».
